- Эхе-хе-хе, грехи наши тяжкие... - госпожа Теофания, раззявив широкую пасть с щербатыми зубами, зевнула глубоко и сладко. В широкой ее глотке что-то булькнуло. Рената подвинулась ближе, наблюдала, как она осторожно вынимает из кошеля что-то, завернутое в тонкую ткань.
- Ну-те-с, посмотрим... посмотрим... - бормотала госпожа Теофания, а толстые пальцы ее удивительно живо разворачивали маленький сверток, - посмотрим... Как сеньора Бонатти оценивает своего супруга, ну-ка...
На мягкой ладони лежал перстень. Теофания ловко перехватила его двумя пальцами и поднесла к свече. Голубоватые грани искусно ограненного камня отбрасывали легкие блики. Теофания вертела его и так, и эдак, попробовали натянуть на мизинец, но кольцо было слишком узким. Хмыкнув, она достала из потайного ящика шкатулку для драгоценностей, по размеру тянущую на небольшой ящик, и кинула его туда. К собратьям.
Рената с завистью наблюдала за ней. Определенно, оно так подойдет к ее глазам... И почему так: одним — все, другим — ничего? Нет, ее тоже нашли не под забором, и она достойна куда большего, чем эта толстая жаба Теофания ей дает. Конечно, и у нее, Ренаты Спера, есть кое-что на черный день, но всегда хочется большего, тем более что на тот свет, куда госпоже Теофании ди Адамо давно пора, та ничего не заберет. Она-то не заберет, но наследники... Ее истеричка-дочь давно косо смотрит на Ренату, что-то нашептывает матушке. Но счастье пока на стороне Ренаты — она знает, как нужна Теофании.
Госпожа Теофания прихорашивалась перед большим, в рост, зеркалом в дорогой тяжелой раме, приглаживала туго заколотые, волосок к волоску, косы, собранные на затылке в тяжелый узел. По легкому движению ее руки Рената подхватила со стола драгоценное ожерелье и, пристроив его на необъятной шее женщины, возилась с тугим замком.
Эх, сомкнуть бы сейчас ладони на этой жирной шее... Но нельзя. Как ни противно Ренате, а она должна прислуживать и улыбаться. И ждать своего часа. В том, что он непременно придет, Рената не сомневалась.
Госпожа Теофания разглаживает щеки, поправляет под могучими подбородками ожерелье с большими каменьями. Рената из последних сил старается остаться серьезной, наблюдая, как хозяйка укладывает первый подбородок на второй, а второй на грудь, вздыхая, что ожерелье недостаточно длинно. Это не ожерелье коротко, это могучие телеса не соответствуют. В принципе, госпожа Теофания неплохая и не жадная и делится всегда. Рената непроизвольно колупнула большим пальцем перстенек на безымянном — подарок одной почтенной матроны из Палермо. До печенок надоел ей супруг, слишком старый и склочный, но здоровый, как лев, и грозившийся пережить вторую супругу так же, как пережил первую, которая тоже была порядочно моложе его. Почтенный сеньор, как положено, поболел и умер. Матрона порыдала и принялась крутить с молодым любовником в открытую. Ну, дурища!.. Совсем мозгов нет. Нет бы выждать хоть для приличия. Власти заинтересовались, взяли молодуху в оборот. И не пытали даже, что самое интересное, а просто показали инструменты. И матрона от испуга скончалась. Ну и слава богу, а то потянулась бы ниточка, чего доброго, вышли бы на Теофанию. Госпожа-то откупится, да и богатых покровителей у нее не счесть, благо в молодости была она, говорят, ослепительно хороша, а вот Ренате не поздоровится однозначно. Повесят все на нее, все смерти, которые на их и не на их совести. А это костер, к гадалке не ходи! Ну, или в лучшем случае, пожизненное заключение. Не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу...
Рената девушка умная, и именно поэтому старается казаться прелестной дурочкой. Думала же хозяйка до недавнего времени, что Рената не знает о содержимом бутылочек и шкатулочек, за которыми самолично приходят богатые сеньоры. Она ведь считала, будто Рената свято уверена, что в них отвары для улучшения работы желудка и смеси для отпугивания клопов.
Нет, хозяйка промышляет и этим тоже, что вполне легально и уважаемо, только вот основной заработок, позволяющий наполнять шкатулку драгоценностями, у нее совсем другой. Будем говорить прямо: госпожа Теофания ди Адамо – отравительница. Именно к ней знающие люди обращаются, чтобы она помогла разрешить им всяческие вопросы. О, госпожа Теофания достигла высот в своем деле!.. Она не просто травит своих клиентов крысиным ядом, а делает это весьма изощренно. Яды ее действуют не сразу, не мгновенно, а медленно и постепенно. Недаром же никто никогда не подумает, что тот или иной уважаемый господин отошел в мир иной не по божьей воле, а благодаря веселушке Теофании ди Адамо.
Не то чтобы Теофании некому передать свои дела. Все три дочери госпожи заняты делами весьма сомнительного свойства: одна из них гадалка, другая торгует приворотным зельем и, как думается Ренате, не только им, третья приглашает на дом молоденьких девочек и почтенных сеньоров. Но дочерей жалко, а за Ренату некому заступиться в случае чего.
Рената всегда удивляется, как истовая католичка госпожа Теофания ухитряется заниматься таким богопротивным делом. Или она думает, что щедрые пожертвования помогут ей без проблем попасть на небеса? Сама Рената куда более практична. Жертвовать ей особо нечего, не до жиру. Она как мышка, которая тащит все в норку: заниматься всю жизнь таким промыслом, рискуя быть пойманной, она не собирается. Вот накопит побольше, и хватит. Да и молиться богу о прощении, когда на тебе столько грехов, — сомнительное удовольствие. Уж лучше, как она и делает, молиться дьяволу — коль суждено попасть ей в ад, так к начальству поближе.
Если откладывать только то, что дает ей Теофания, вовек не накопишь. Поэтому Рената подрабатывает другим ремеслом. А что, работа не хуже других, она же не с солдатскими обозами кочует. Может сама выбрать, кого пригласить к себе. Она не связывается со швалью подзаборной, она строит глазки, и весьма успешно, солидным господам. Госпожа Теофания в курсе. Если уж быть честной, она сама по молодости не брезговала такими вещами, а это не просто деньги и удовольствие, порой весьма сомнительное, это, прежде всего, связи. Ренате пока везет. Она не обладает выдающейся красотой, но есть в ней что-то такое, некая изюминка, на которую клюют только те, кто ей нужен. А она разборчива, и весьма. И уж коль она подрабатывает своим телом, хочет она видеть рядом непременно молодых и стройных. Такой вот пунктик у нее. И, что удивительно, интерес, как правило, бывает взаимным. Не любит Рената старых толстяков, и они ее не замечают. Вот и славно.
Госпожа Теофания, наконец, налюбовалась на себя, красавицу, заговорщически подмигнула Ренате и отбыла. Ну надо же! Девушка не перестает удивляться, кто клюнет на такую гору сала? Однако, как она слышала, на приемах Теофания блистает. Чудны дела твои, господи... Отбыла, и слава богу. Теперь до утра ее не будет. Рената давно подобрала ключик к ларцу с драгоценностями и потихоньку инспектирует его. Много не берет, так, по мелочи: то неприметный перстенек, то пару монет с изображением гордого профиля, то мелкий камушек. А что? Имеет право, ведь она знает, чем занимается хозяйка, но молчит. А за молчание хозяйка просто обязана ей платить.
Основные рецепты старуха держит в тайне. И правильно, она, Рената, тоже бы так делала. Рената не торопится: рано или поздно Теофания поделится ими с нею — она девушка не болтливая, дело свое знает хорошо. А пока не делится, Рената сама потихоньку создает свой призовой фонд — она давно подобрала ключ и в ту кладовую, где Теофания смешивает, выпаривает, толчет и возгоняет свои препараты. Всего-то один только раз хозяйка проявила неосторожность, и ключ попал в руки девушки. Одного раза достаточно, и теперь она имеет доступ ко всему, что там есть. Просто мышьяк как таковой не интересует ее — это банально, и симптомы отравления хорошо известны докторам. Вот его производные, которые хозяйка наловчилась изготовлять, другое дело. Рената отливает по капелькам, отсыпает по крошечкам. И все это — только ее. И ни с кем не надо делиться!
Денежки уже потекли. Пусть ручеек еще хил и прерывист, но тем не менее. Одно только тревожит ее: если хозяйка узнает, ей, Ренате, не жить. Поэтому надо соблюсти пропорцию: не уморить хозяйку раньше времени (а именно это она и собирается сделать когда-нибудь), не попасться самой и скрыть от старухи, чем она занимается в свободное от работы и подработки время. Как-то так. Покойная матушка всегда считала ее беспринципной. На самом деле она очень принципиальная, и главный ее принцип: все средства хороши, если в деле есть свой интерес. Рената заглядывает в ларец, вертит последний перстенек, примеряет. Он как раз ей, сидит на пальце идеально. Рената, отставив руку, разглядывает его, вертя из стороны в сторону. Красота какая! Какой необычный! Эх, сколько ему еще здесь лежать... Хозяйка тут же заметит пропажу и еще, чего доброго, обвинит служанку. Найти-то у нее в вещах она не найдет — Рената ничего не хранит здесь, а вот что-нибудь скверное с ней сделать вполне может. У госпожи длинные руки. Девушка вздыхает, кладет перстень обратно. Прикидывает себе на шею колье, заглядывается в зеркало. Как несправедливо все!
За окном совсем темно. Хозяйка отбыла, пора и ей отправляться. Рената не часто, но посещает черную мессу. Она сама не верит ни в бога, ни в черта, слишком много смертей прошло через ее руки, чтобы это могло остаться безнаказанным, но все равно ходит туда так же, как на обычную церковную службу. На всякий случай.
Не успевает она выйти на улицу, как навстречу ей от стены соседнего дома отделяется фигура. Монах в черном плаще, лицо скрыто капюшоном. Почему-то в горле сразу пересыхает. Девушка останавливается, чувствуя, как в животе сворачивается тугой узел. Добропорядочные горожане не шастают по ночам. Рената скребет разом ослабевшими пальцами по запертым ею же воротам. Фигура в черном приближается. Не выдержав, девушка кидается прочь, бежит, не чуя под собой ног. Показалось, что ли?.. В узкой улочке темно и тихо, и ее обостренный слух слышит только свои собственные частые шаги и тяжелое дыхание. Ни звука, ни постороннего шороха. Она останавливается, подавляя нервный смешок. Конечно, показалось. С тех пор, как она работает у Теофилы, она всего боится. Ну ничего...
Она переводит дыхание и шагает дальше. Еще несколько домов... На плечо ложится каменная рука. Рената пытается кричать, но что-то ледяное закрывает ей рот. Она трепыхается, стараясь высвободиться.
- Моя дорогая отравительница, - слышит она чарующе-прекрасный голос. - Вот мы и встретились.
- Неизвестный за спиной усмехается. - Ты же взывала ко мне. Я пришел.
Сильные руки поворачивают Ренату кругом. Тот самый монах в черном плаще. Только теперь он откинул его с головы, и девушка отчетливо видит, что глаза его налиты красным, как два рубина . - Знаешь меня? - спрашивает он.
- Ты пришел... - произносил Рената. - Неужели это правда?
Незнакомец хохочет. Просмеявшись, спрашивает, ни к кому не обращаясь: - Неужели в этой стране есть хоть кто-то, кто ставит под сомнение существование бога или дьявола? Ты удивила меня, девочка.
Рената смотрит, не отрываясь, в дьявольские глаза. Кто он такой? Чего хочет от нее?
- Хорошо, что ты вышла сама, - говорит между тем незнакомец. - Сейчас твою старую знакомую, Теофанию ди Адамо, допрашивают в инквизиции. Попалась-таки старая чертовка. И я больше чем уверен, что утром придут за тобой. Ты же не хочешь на костер?
Девушка качает головой. Кто бы он ни был, если он прав, она не хочет. А он наверняка прав, уж очень много он знает. Кто бы он ни был, пусть даже дьявол, она пойдет за ним. - Расслабься... - звучит над ухом. Ледяные пальцы гладят ее напряженные плечи. Девушка закрывает глаза...
Сообщение отредактировал VALERU9040 - Суббота, 05.02.2011, 11:33
Дата: Понедельник, 07.02.2011, 11:43 | Сообщение # 65
Осведомленный
Группа: Проверенные
Сообщений: 61
Медали:
Статус: Offline
Глава написана rezeda7669
Бонус-глава. Кайус. Flashback.
...Голова болела. Болела так, что малейшее движение превращалось в пытку. Человек, скорчившийся на роскошном ложе, тихонько подвывал. В такие моменты домочадцам Кайуса Цейония запрещалось тревожить его покой. Ни жена, ни дети, ни его многочисленные слуги не рискнули бы даже заглянуть к нему. Кайус знал, что вслед за нестерпимой болью, взрывающей голову изнутри, придут видения и голоса. И это было страшнее всего...
Окна закрыты ставнями, чтобы ни один луч света не проник вовнутрь — боль от этого во время приступа только усиливается. Все в доме, от жены до самого последнего раба, в буквальном смысле боятся дышать, чтобы не раздражать хозяина. Любой шум или посторонний запах, как и яркий свет, усугубляют его муки, делают боль вообще непереносимой.
Кайус давно мучается такими приступами. От природы вспыльчивый и раздражительный, из-за болезни он стал совершенно бешеным, и все домочадцы его откровенно боятся. Его супруга, достопочтенная Юния, сжалась и закрыла лицо руками, когда услышала звук бьющейся посуды. В этот раз приступ у Кайуса зашел слишком уж далеко — не так часто он бьет драгоценные вазы и крушит мебель. Старик раб, прислуживавший еще ее матери и разминавший сейчас плечи хозяйки, вопросительно замер. Юния махнула рукой, чтобы он продолжал. Что же это за наказание такое? Кай совершенно непредсказуем. В прошлый раз боль застала его на брачном ложе, и он вытолкнул Юнию прочь, не дав даже одеться. Конечно, стесняться ей некого в своем доме, рабы не в счет, но все-таки.
Юния отослала прочь рабыню, массировавшую ей ступни, и старика слугу. Нет, это уж в самом деле невыносимо. Она страдальчески сморщилась, услышав, как со звоном рассыпаются осколки. Когда же боги приберут его?..
Кайус метался по комнате. Боль не была уже безумно сильной, но перед глазами стоял кровавый туман. Он тряс головой, пытаясь разогнать мелькающие тени, но не это было самым страшным. Голоса. Еле слышные, они шептали и шептали, и Кайус порой не мог понять, кто руководит его поступками: он сам, или Они?..
Кто эти Они, он не знал. Но иногда, очнувшись, он с изумлением обнаруживал, что короткий меч в его руке весь в крови, и сам он забрызган с головы до ног.
Конечно, рабом больше, рабом меньше... Пока Гай Юлий Цезарь жив, да продлят боги его дни, поток рабов не иссякнет. Но как быть, если голоса настигнут его вне дома?.. Пока все обходилось, и Кайус «терял себя» в домашней обстановке. Но что будет дальше?..
Если боли в голове стали беспокоить Кайуса не так давно, после того, как дюжий тевтон во время германского похода едва не проломил ему голову, то голоса и видения проявились намного раньше, когда у подростка Кайуса пробились первые волоски над губой.
Кайус был старшим из четырех сыновей римского вельможи, состоящего в родстве с прежним императором, предшественником нынешнего. Он всегда был доставлял отцу одни неприятности. В детстве он был хилым и болезненным, что, однако, не мешало ему дразнить и изводить младших братьев и сестер. Но вот он вырос и, несмотря ни на что, превратился в высокого симпатичного юношу с породистым лицом. Как и многие из его круга, был он заносчив, груб и невоспитан. В этом отношении он ничем не отличался ни от своего отца, ни от братьев. Но то, что начал он разговаривать сам с собой и порою становился неконтролируемо жестоким, не помнил себя в гневе, не могло не беспокоить старого преторианца.
Отец поскорее женил Кайуса на дочери своего старого друга Юнии, чтобы не выносить сор из избы. Младшие братья быстро сделали военную карьеру при помощи влиятельного отца. Вот ведь давно уже упокоился старый плут, но обида на него все еще жалила сына. Помог тогда братьям отец, а Кайуса задвинул!.. Было от чего негодовать.
Поэтому когда Они опять завели свои песни, в очередной раз начали подзуживать молодого Кайуса убить отца, тот с удовольствием поддался. Правда, старик дорого продал свою жизнь, Кайусу пришлось повозиться с ним. Повозился... А когда пришел в себя и понял, что натворил, то тут же заколол еще и раба, подвернувшегося под руку. Не самому же отвечать перед императором! Кайус боится голосов. Они каждый раз разные. С некоторыми интересно беседовать, другие раздражают его, а кое-кто и издевается над ним. Но с иными он дружит. Вот с теми, которые живут в его руках, он в хороших отношениях. Да, с Ними ссориться нельзя, а то еще задушат ненароком... Бррр, его аж передернуло. Помнится, как-то раз он чуть не покончил с собой. Сам!.. Проклятые! Но он поговорил с Ними, помирился, и теперь они живут душа в душу. Да, по-другому нельзя. Кайус стоял посреди разгромленной комнаты, кругом валялись осколки скульптур и драгоценных ваз. Голоса, только что нашептывавшие ему, что надо сделать, угомонились, и Кайус хитро улыбался. Да, он обманет их. Не будет ждать, когда император пойдет с приятелями на второй завтрак или обратно, расслабленный и умиротворенный, а кончит с ним сегодня же, после гладиаторских боев. Да, именно так! Он покажет Им, что не дурачок, как Они открыто называют его. Да!
Кайус — завсегдатай арены Колизея. Пряный запах крови, звон мечей и крики умирающих завораживают его, придают сил. И когда он ревет вместе с трибунами, в едином порыве замирает или ликует, то чувствует, что живет по-настоящему. Даже Им это нравится, и когда Кайус, во всю ширь распахнув глотку, ревет от восторга, вместе с ним радостно ревут и его незримые советчики. Голоса на все лады обсуждают варианты убийства. Кайус затыкает руками уши и до боли в глазах зажмуривается. Он сделает так, как сочтет нужным! Кто они такие, чтобы указывать ему? Изо всех сил стискивает тонкое горло амфоры. Посудина хрустит, лопается, а он выламывает и выламывает острые куски. Они впиваются в ладони, по рукам бегут ручейки крови. Кайус орет во все горло:
- Прочь! Пошли прочь, я все и всегда решаю сам! Голоса должны уняться! Они испугаются вида крови и замолчат. А если нет, то им же хуже!.. Кайус бросает ненужные обломки. Он не будет ждать боев! Он пойдет и убьет императора прямо сейчас!
Отшвырнув испуганно пискнувшую рабыню, попавшую ему под ноги, Кайус спешит к выходу. Он поистине страшен — с перекошенным лицом, на котором печать безумия не оставила ничего человеческого, с окровавленными щеками и некогда белоснежной туникой, о которую он вытер располосованные ладони. В пальцах подрагивает кинжал — он всегда носит его при себе, ведь голоса объяснили ему, что все его хотят убить. Ха, просчитались! Это он, он разберется со своими недоброжелателями! И в первую очередь с императором!
На шум выглянула Юния. Она сидела в одиночестве и не высовывалась не только потому, что боялась потревожить буянившего мужа. Гордая римлянка не хотела обнаружить свой страх перед рабами. Кайус был ужасен во гневе, и ей не раз уже перепадало. Замажешь синяк, а подруги-кумушки все равно увидят. Потом поползут опять сплетни, на радость всем знакомым. Нет уж. Пусть найдут другой повод поднять себе настроение. Позавчера, например, она, Юния, своими глазами видела, как эта гордячка Корнелия, женушка самого сенатора, тайком, как мышь, накинув на голову край верхней одежды - паллы, скользнула в одну совсем неприметную дверцу на тихой кривой улочке. А дверца эта, как известно, была входом в публичный дом. Да только Юния ее, голубушку, прекрасно узнала по богато расшитой палле да по очень длинным густым волосам необычного темно-каштанового оттенка – хозяйка ими так гордилась! Нисколько маскировка не помогла. Как вам такая новость? Сама же Юния заходила к своей портнихе, жившей через три дома от известного заведения.
Между тем Кайус метался по дому. Перед глазами в кровавом тумане плыли и двоились коридоры. Комнаты неожиданно извивались и изгибались, превращаясь в ловушки. Кайус пытался выломать ставни и вылезть в окно, но руки неравномерно, по очереди то вырастали до неожиданной длины, то, наоборот, укорачивались, и у него никак не получалось ими одновременно дотянуться до окна. Голоса что-то вопили, призывали остановиться, истерически хохотали. Кайус кричал, умолял их замолчать, но они только смеялись над ним. Наконец он упал на колени и заплакал. Силы оставили его. Голоса протестующе завыли, заверещали, и он зажал уши.
Неожиданно он увидел около себя человека. Кто-то, опустившись на колени рядом с ним, гладил его по потным спутанным волосам. Кайус коснулся мягкого плеча незнакомца, и голоса громко взбунтовались, едва не разнесли ему череп своим ревом. Кайус, чуть отстранившись, заглянул в лицо незнакомцу, и увидел... Сам император Гай Юлий Цезарь пришел его утешить. Какая удача!.. Не надо ничего ждать, не надо никуда идти. Кайус медленным, неторопливым движением вынул из складок туники кинжал. Рукоять удобно легла в ладонь.
Он дождался, когда император обнял его, прижал к себе, и, размахнувшись, изо всех сил всадил лезвие в податливое тело. Император захрипел, дернулся. Кайус, ничего не видя сквозь кровавый туман, застивший глаза, бил и бил кинжалом вздрагивающее, а потом уже обмякшее и неподвижное тело...
...Когда рабам удалось оторвать Кайуса от жены, та была мертва. Острый кинжал буквально располосовал в лоскуты ее спину и руки. Несколько дюжих рабов держали по-звериному сильное и изворотливое тело хозяина. Тот долго вращал безумными глазами, неразборчиво кричал что-то, потом принялся дико хохотать, после угомонился и лишь жалобно просил прощения у «убитого» им императора.
Кайуса поместили в каменную клетку. Сам Юлий Цезарь решал его судьбу. Будучи психопатом, он на дух не переносил сумасшедших, чуял их и боялся, поэтому Кайуса ждала казнь. Безумец должен был сразиться со львом на арене того самого Колизея, на котором так любил бывать. Но выпускать буйного сумасшедшего на арену — зряшнее дело. Решили дождаться, когда он придет в себя и начнет хоть что-то соображать. Трудно сказать, сколько бы пришлось ждать. Неизвестно, как долго полубезумный Кайус потешал бы любопытных зрителей. На арене он так и не появился.
...Кайусу были хорошо слышны дикие крики, доносящиеся из-за крепко запертых дверей. Но отвлекаться на них было некогда — он увлеченно беседовал с Ними, рассказывал со всеми подробностями, как убивал императора. О да, из ран в его спине вырывался дым, это злые духи покидали тело. Голоса возражали, что не духи, а Они, едва успевшие спастись. Говорили же ему: подожди, пока император пойдет завтракать. Дурачок, одно слово.
И когда в камере появились несколько красноглазых, вымазанных кровью существ, Кайус был единственным, кто не испугался и не закричал. Наоборот, он заулыбался. Они, наконец, показались ему во плоти. Он радостно протянул руки им навстречу... Красноглазые переглянулись: так их еще никто не встречал...
Стражники, пришедшие менять посты, увидели жуткую картину. Несколько камер, в которых держали опасных преступников, и коридор между ними были пусты. Словно кровавый смерч пронесся в тесных помещениях. Все вокруг: пол, стены, потолок — было заляпано кровью. От преступников и охранников остались только фрагменты тел, и они были беспорядочно разбросаны по полу. Пропал лишь Кайус Цейоний. Расследование ничего не дало.
Хорошо-то как!.. Маркус протянул озябшие ладони к плошке с огоньком, вытянул уставшие ноги. Из окна, прикрытого ставнями, тянуло холодом. Который день дождь и ветер, не иначе как боги за что-то рассердились на людей. «Эх, люди... - думал Маркус. - Сколько еще должно пройти времени, чтобы рассеялось людское невежество!.. Как, ну как объяснить, как рассказать, как донести до них, что нельзя уповать только на богов!.. Человек — он и только он способен излечить раны. Боги могут поддержать, помочь, но во главе — только человек!..» Маркус механически тер ладони над плошкой и думал. У него давно вошло в привычку проигрывать перед сном все то, что произошло за день. Этому его научил еще отец, приохотивший мальчишку к медицине. Старый Фесарион всю жизнь занимался врачеванием, и его отец, и его дед. Кем как не врачом суждено было стать Маркусу! Он начинал еще мальчишкой. Примечал, что и как делает отец, перенимал семейные секреты. Помогал отцу делать целебные взвары, учился не бояться гнойных ран и всяческих телесных недугов. Еще тогда поразило его то, что врачеватель, по сути, только лишь наблюдает, и робко, осторожно, пытается вмешаться в естественный ход вещей. Взять, например, перелом. Он срастется и так, никуда не денется. Врач лишь наложит тугую повязку. Но как этого мало!.. Даже боль не унять толком!.. Все отвары, все травы могут лишь задурманить страдальца, который в полусне будет все так же стонать и метаться... Маркус вздохнул, достал с заботливо приготовленного блюда, стоявшего на решетке над жаровней, лепешку, разломил и бездумно, кусок за куском отправлял ее в рот. Как странно и несправедливо... Он рассматривал мастерски разрисованное блюдо. Обнаженные бегуны-олимпийцы — совершенные тела, прекрасно вылепленные фигуры. Рельефные мышцы, словно вырезанные гениальной рукой великого скульптора... Почему так: художники и скульпторы могут отразить всю красоту, совершенство человеческого тела, воспроизвести его во всех подробностях, изящными штрихами подчеркнуть его божественную красоту, а он не может вылечить это тело, хотя с закрытыми глазами умеет определить каждую мышцу?... Он, врачеватель, подобен слепцу, на ощупь бредущему в темноте. Маркус застонал от бессилия. Сколько раз он, врач, которому так доверяли, бессильно опускал руки... Ему вспомнился молоденький парнишка, раб, один из тех, кто использовался на строительстве храма бога Аполлона. Многие врачи отказывались пользовать рабов, считая их домашней скотиной, но не он! Маркус никогда не делал подобных различий. Рабы такие же, как свободные граждане, они так же страдают, так же чувствуют боль. Как он может равнодушно отвернуться!.. Мальчика завалило огромными камнями. Когда Маркуса привели, раненый уже не кричал, а только слабо скулил. Его нога... Ниже колена ее просто не было. Кровавый фарш, из которого торчали осколки ослепительно-белой кости, и алая, неправдоподобно глянцевая кровь, толчками вырывавшаяся из разорванных сосудов... Единственное, что он мог сделать, это туго перетянуть то, что осталось от ноги, жгутом. Перетянул и остро заточенным инструментом попытался отсечь ту часть, которая никогда уже не понадобится... Мальчишка застонал, забился. По команде Маркуса рабы крепко схватили его за руки и здоровую ногу; один из них лег поперек, пытаясь удержать рвущееся тело. Маркус, стараясь не слышать стона, пилил кость. Когда он закончил, было поздно... Умер ли мальчик от кровопотери, или от болевого шока, или от того и другого вместе, Маркус не знал. Он забрал тело себе. Хозяин покойного не возражал — ему же меньше хлопот. А Маркус, разложив тело на каменной плите в пристройке к дому, задумался. Он уже не раз вскрывал тела умерших. Медицина его времени не практиковала вскрытий, и Маркус поначалу побаивался, что боги накажут его за подобное занятие. Но небеса безмолвствовали, и врач сделал вывод, что они не возражают. Куда хуже будет, если узнают люди. Его обвинят в непочтительном отношении к умершим. Что тогда станет с ним, изгонят ли его из города или даже убьют — Маркус предпочитал не думать об этом. Надо было спешить. День клонился к закату, но было еще более-менее светло. Надо непременно успеть все сделать сейчас, потому что завтра из-за жаркого и влажного климата тело начнет разлагаться. Стараясь не смотреть в искаженное предсмертной мукой лицо, Маркус острым ножом рассек тело от грудины до лобка. Нет, разве поймешь, что явилось причиной. Сколько тел надо вскрыть, сколько описать и сравнить органов, сколько зарисовок сделать... Эх... Не при его жизни, похоже, люди проникнут в эту тайну. Видимо, суждено ему до конца своих дней лишь смутно представлять в самых общих чертах, что является причиной того или иного недуга. Понять причину, устранить ее — и люди станут во всем подобными богам, станут бессмертными! Маркус в бессилии сжал кулаки. Недаром боги не дали людям таких знаний, зачем им конкуренты... Маркус погрузил руки в заранее припасенный таз с водой, смывая с них кровь. Потом аккуратно омыл тело, облачил его в свой старый хитон и позвал слугу, немого раба. Очень он удобен для подобных случаев — никому ничего не расскажет... Он вынырнул из своих воспоминаний. Молодой раб ворочал уголья в жаровне, они трещали и стреляли длинными оранжевыми искрами. «Ум наш подобен таким искрам, - думалось Маркусу. - Они могут осветить лишь крохотный кусочек пространства, а вокруг — безбрежный океан темноты, так и мы можем познать лишь исчезающе малую часть истины, а все остальное так и останется во мраке неведомого...» Маркус велел подать ужин сюда, к себе, на мужскую половину — не хотел беспокоить приболевшую супругу. Даже ее он не мог толком вылечить!.. Она кашляла который день, жаловалась на боли в груди. Маркус лечил ее растираниями, отварами целебных трав, способствующих отхождению мокроты, массажем. Вроде бы кризис миновал, но она была еще слаба. И здесь все на ощупь, и здесь перебором средств: подойдет – не подойдет, поможет – не поможет!.. Раб запалил светильник, канделябр в виде искусно сделанной человеческой головы — подарок благодарного пациента за то, что Маркус избавил его от глухоты. Маркус всегда улыбался, глядя на канделябр: забавная история! Благородный горожанин был вовсе не глух, просто ушные каналы забивали огромные серные пробки. Маркус промыл уши водой под давлением, вымыл пробки, и к горожанину чудесным образом вернулся слух. Если бы все всегда было так просто!.. Раб выкладывал из бронзовых кастрюль и сковород острый козий сыр, баранину, бобы, из плетеной корзины достал хлебные лепешки, налил из кувшина легкого вина. Он неодобрительно качал головой, глядя на хозяина: давным-давно тот не устраивал симпосий, торжественных обедов. Хозяин — весьма уважаемый человек, поток подарков от благодарных пациентов не иссякает, а вот в быту он более чем скромен. Похватает не глядя одно, другое, наскоро запьет, и на этом все закончится. Нет размаха, не показывает он широту души. То ли дело его прежний хозяин — и изысканные кушанья, и танцоры, и акробаты, и музыканты услаждали взор и слух благородным гостям. А тут... Но хозяин он хороший: работой не морит, не бьет, и даже лечил ему руку, которую он обжег кипящим маслом. Сегодня Маркус, против обыкновения, не спешил. Он думал, ломал себе голову и никак не мог прийти ни к одному решению. Интереснейший случай: маленький сын судьи уже второй день метался по своему ложу, истошно крича. Какой-то зверь укусил его за ногу, возможно, в ранку попала грязь. Форма укуса заинтересовала Маркуса. Он готов был поклясться, что это след человеческой челюсти. Но кто, каким образом?.. Осторожные расспросы матери, нянек и рабов мальчугана ничего не дали. Вчера и сегодня почти весь день провел он у постели больного, но ничего не помогало: ни компрессы, ни примочки. Маркус гладил горевшую пожаром голову мальчика и напряженно размышлял. Что же сделать?.. Что? И он решился. Надо хорошенько подготовиться, прокалить над огнем как следует инструменты — он не раз замечал, что в этих случаях, если больные остаются в живых после его вмешательства, загноения происходят реже, чем если он просто мыл инструменты — и попробовать вскрыть рану, возможно разрезать всю лодыжку. Может быть, надо дать выйти гною, который никак сам не может пробиться, и тогда малышу полегчает?.. Но сначала он посмотрит, как там жена. Прислуга, конечно, от и до соблюдает его назначения, а один из рабов несколько раз в день приходил к нему с докладом о ее состоянии, но он должен посмотреть сам. Он поднялся на женскую половину. Вообще-то так не полагается, но сейчас не до политесов. Все было более-менее хорошо: жена крепко спала, жар и лихорадка отступили. Рабыня, безмолвной тенью сидевшая у ног больной, с надеждой подняла на него измученные, усталые глаза. - Иди, ляг, - сказал Маркус, - объяснишь госпоже, что это я разрешил. Девушка благодарно кивнула. Маркуса любили не только пациенты и жена. Его любили все в этом доме. Маркус неторопливо готовился. Глядя на раскалившийся в пламени огня клинок, он представлял, как осторожно, плавным движением вскроет рану, как рассечет мышцы, углубляясь внутрь и стараясь не делать лишних движений, как хлынет из раны кровь и гной. Да, именно так. И надо было сделать это еще вчера. ...В доме больного мальчика все было по-прежнему, только несчастный малыш уже не кричал от боли. Он беспомощно возил ручонками с обломанными ногтями, судорожно вздыхал, словно за каждый глоток воздуха приходилось бороться. Сердечко билось часто-часто, как у крохотного воробья. Маркус понял, что малышу осталось недолго. Он достал из походной сумы несколько клинков, велел принести таз с водой и чистую ткань. Любопытные рабы столпились около двери. Маркус выбрал троих мужчин покрепче и велел держать мальчика. Рабы растянули по ложу маленькое тело... Странно, но кожа вокруг укуса не была багрово-синюшной, как предполагал увидеть Маркус. Наоборот, от лодыжки распространялась странная мраморная бледность. Маркус примерился, намечая разрез. Как ни странно, кровь не спешила выплеснуться из раны багровой рекой. Скорее она была похожа на густое желе. Маркус от удивления чуть не выронил клинок. Такого просто не может быть! Он расширил длину разреза в обе стороны от укуса и принялся выжимать оттуда кровь. Она нехотя выдавливалась, спеша тут же застыть странной массой. И тут Маркус понял, что парнишка больше не дышит... Он медленно выпрямился. Вот и все... Еще один проигранный бой... Отвернувшись от несчастного ребенка, он оттирал инструменты от непонятной субстанции, которая была в жилах мальчика вместо крови. Она тянулась вязкими длинными нитями, не желая отдираться. Он тер и тер несчастные клинки, пока не услышал странный звук. Обернувшись, он чуть было не лишился чувств от удивления. Малыш, только что умерший на его глазах, медленно поднимался. Рабы с воплями, толкаясь и отпихивая друг друга, ломились прочь выскочить из комнаты. Холодок ужаса пробежал по спине Маркуса, щекоча его своими ледяными коготками. Откинув инструменты, он подсел к ребенку. Мальчик повернул голову... Прямо на Маркуса смотрел кто-то, еще минуту назад бывший малышом Аргиросом. Кроваво-красные, налитые кровью глаза, заставили помертветь от ужаса. Медленным, невыразимо плавным движением ребенок протянул руку и коснулся Маркуса. Врач поразился этому ледяному прикосновению. Мальчик сжал его плечо железной хваткой и неожиданно легко оседлал его. Маркус инстинктивно попытался сбросить ребенка, но тот держался очень крепко. И тут острая боль ледяным уколом пронзила его плечо. Мальчишка вцепился в него острыми зубами. Маркус судорожно бился и кричал, пытаясь сбросить легонькое тело. Прибежавшие на шум рабы оторвали ребенка от Маркуса. Дикая боль в плече не отбила удивления, и сквозь кровавый туман Маркус видел, как мальчишка, легко расшвыряв дюжих рабов, выскочил в дверь. Пошатываясь на разом ослабевших ногах, Маркус поднялся. Он зажал ладонью горевшее огнем плечо и поплелся к выходу. Домой, срочно домой. Лечь. Ему хотелось побыстрее добраться до дома, где он попробует сам или прикажет рабу, не дожидаясь распространения заражения, вырезать место укуса. Добраться домой...
Да, его действительно жаль, и поэтому ему будет посвящена целая глава, но она впереди. И в этой главе ты увидишь, каким он стал... Ну а теперь временно возвращаемся в Ла Пуш. Посмотрим, что творится в стае и в доме Блэков. Следующая глава, 21-я, ооочень длинная и состоит аж из 5-ти большущих частей. В ней повествование будет идти от лица разных персонажей. Такой калейдоскоп картинок. Итак, вперед, в резервацию... Глава написана мною.
Сообщение отредактировал VALERU9040 - Среда, 09.02.2011, 00:26
Почему Бог создал мужчину, а потом женщину? Для того чтобы создать совершенство, вначале делается набросок.
Тук, тук, тук… Размеренно и нудно стучали по стеклу капли дождя. Тук, тук, тук…Удача не может длиться вечно. Сухая ясная погода на побережье океана в середине сентября определенно была большой удачей. Можно сказать, это был подарок судьбы, только у него оказался слишком короткий срок годности: всего один день. Цветы в праздничном букете и то живут дольше. Хотя нет, получив смертельную рану, они уже не живут, а просто очень медленно и красиво умирают, будто смакуют процесс. А безумное человечество готово платить большие деньги за их долгую агонию потому лишь, что сами люди так не умеют. Они умирают быстро. Как вчера Ли на руках у Эдварда. Я думала, что она умерла, когда ее голова жутко запрокинулась назад. Все тот же глухой частый звук терзал мою память: тук, тук, тук… Кровь капала на пол, как водица, и расплывалась лужей. У нее был оглушительный запах соли и ржавчины. Я подавилась рвотным спазмом и, сметая все на своем пути, помчалась в ванну. Доброе утро, новый день начался.
Я заглянула в гостиную: Билли не было нигде видно, а Ли крепко спала на диване и ровно дышала во сне. Она лежала на спине в свободной, расслабленной позе: руки и ноги раскинуты в стороны, голова чуть повернута на бок. Легкая простынка немного сползла, нескромно приоткрыв правую сторону обнаженного тела девушки. Я невольно залюбовалась скульптурными линиями рук, ног, плеч, атлетическими мышцами прекрасной формы. Вот кисть руки с длинными тонкими пальцами опрокинулась на подушку, сквозь нежную кожу запястья просвечивает синеватая сеточка вен. Ладонь слегка высохла и загрубела, от этого узор изменился, глубоких поперечных морщинок стало больше. Образ жизни наложил на девушку свой отпечаток, не испортив, однако, красоты. Высокие упругие груди прорисовывались через легкий покров, они равномерно поднимались и опускались в ритме дыхания. Любой нормальный мужчина с ходу потеряет голову при виде всего этого великолепия. Как Сэм мог бросить такое совершенство? Что вообще нужно этим чертовым мужикам? Какое такое может быть запечатление? Уму непостижимо. Я аккуратно укрыла девушку, тихонько затворила за собой дверь и отправилась на кухню. Там меня ожидала неприглядная картина: стопка разномастных грязных тарелок Эйфелевой башней возвышалась в раковине, тут же громоздилась гора покрытых противным слоем жира вилок и ложек, рядом по всей поверхности разделочного стола как попало были наставлены кружки, стаканы, рюмки всех сортов и размеров. В нос ударил омерзительный застоявшийся запах остатков пищи вперемешку с винной кислятиной. Я поспешно распахнула настежь окно и двери, чтобы выгнать вонь, и принялась за работу. Мытье посуды подходило к концу, когда Джейк решил скрасить мое одиночество. Он уже успел умыться и благоухал свежестью. - Доброе утро, милая. Давай помогу, - фраза сопровождалась легким утренним поцелуем в щечку. - Спасибо, не надо. Я уже почти закончила. Ты проснулся вовремя. - Ну, извини, надо было разбудить. А что у нас на завтрак? - Пока могу предложить только чай. - И с чем мы сегодня пьем чай? - С удовольствием. Больше ничего нет. Твои друзья вчера ночью помогли уничтожить остатки еды. Лицо Джейка забавно вытянулось: - Не-е-ет, я так не согласен! Голодовки в программе не было. Это жестоко. О, кажется, у нас опять гости! На пороге кухни появилась воздушная сияющая Эмили, следом за ней показался громадный хмурый Сэм с большим бумажным пакетом в руках. Он молча кивнул нам, прошел на кухню, взгромоздил пакет на стол и стал выкладывать содержимое. Запах домашней выпечки тут же распространился повсюду. Здесь было все, о чем только можно мечтать за утренним чаем: и румяный пирог с мясом, и маленькие пухлые завитки с яблочным джемом в серединке, и соблазнительные слоеные конвертики с плавленым сыром, и тающие во рту воздушные безе. Эмили, как всегда, защебетала, заполняя своим обаянием все вокруг: - Доброе утро, ребята! Бэлла, я решила, что тебе нужна помощь. Вот кое-что к завтраку. Я засмеялась в ответ: -Спасибо! Ты прямо читаешь мысли. - Ну, знаешь, с кем поведешься… Сэм перебил подругу: - Как дела у Ли? - Кажется, неплохо. Сейчас она спит, - ответил Джейк. Тут объявились новые гости: Сэт и Эмбри. Оба промокли насквозь и, судя по всему, сильно устали – видимо, прибежали к Сэму на доклад после ночного дежурства. Эмили приветствовала их и пригласила к завтраку. Они поспешно уселись за стол, пожирая голодными глазами ее кулинарные шедевры. Я заметила, что весельчак и балагур Эмбри был необычно серьезен, а его напарник сильно взбудоражен. Он то и дело запускал широкую ладонь в короткий ежик волос, как будто гладил себя по голове, пытаясь успокоиться. Этот навязчивый жест всегда появлялся у него в минуты сильного волнения. Неужели опять что-то случилось? Сэт первым делом поинтересовался состоянием сестры и получил утешительный ответ. Сэм сразу потребовал отчет о прошедшей ночи: - Как дежурство? Без происшествий? - Какое там! – обычно мягкий и покладистый, Сэт прямо бурлил от возбуждения и злости. – Кровопийцы просто табунами прибывают, и все ползут через нашу землю! Ночью была еще одна стычка. Карлайл опять вмешался и замял дело. Они теперь встречают своих пиявок на нашей западной границе и проводят их через всю территорию квилетов. Охраняют от волков, блин! Сэм нахмурился: - Плохо. В ближайшие дни придется усилить патрулирование. О выходных можете забыть. Но есть еще одна проблема. Раз вампиров становится больше, значит, и стая скоро начнет расти. Нужно ждать новых превращений. Джейк, сколько человек, по-твоему, на подходе? -Я насчитал десять. Но не уверен, что это все. По-моему, у Каури и Уиллов что-то наклевывается. Сегодня зайду к ним. Что будем делать с ними, Сэм? Нельзя пускать все на самотек. Нужно контролировать новичков, иначе опять будут стычки. И жертвы. Сэм согласно кивнул: - Именно. Поэтому сегодня мы соберем весь молодняк и проведем беседу, пригласим старейшин, расскажем все заранее и покажем. Они должны знать, кто они такие. Надеюсь, это поможет им контролировать себя. - Жаль, что Ли с нами не будет. Среди молодежи четыре девчонки, а это уже по ее части, - добавил Джейк. Все присутствующие были немало удивлены новостью. Значит, Ли никакое не исключение? Просто до сих пор не было возможности для проявления всех генов племени. Что ж, для Ли это должно стать утешением. Сэм распределил задания, назначил общее собрание на пять часов вечера и тем самым подвел итог разговору. Минут десять за столом царила тишина, слышался только звон посуды. Наконец, с завтраком было покончено. Сэм и Сэт поблагодарили нас с Эмили и убежали по своим делам, а Эмбри остался. Он все хмурился и молчал, погруженный в свои мысли, а потом неожиданно спросил: - Можно мне зайти к Ли? Джейк глянул на него исподлобья: - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Эмбри оборвал его: - Заткнись, тебя это не касается. К моему удивлению, Джейк ничего не ответил, только отвернулся от друга. Тот вышел, но вернулся очень быстро, буквально через пару минут. Джейк уже был готов, и они вместе исчезли за порогом.
Новости очень тревожили, но, похоже, чему быть, того не миновать. Нам оставалось только смириться и ждать. Минут через десять заскрипели половицы, и в дверном проеме кухни показалась Ли. На ней были мои старые вылинявшие джинсы и темно-зеленая слегка приталенная футболка. Эти вещи я, кажется, оставила вчера в ванной – хотела бросить в стирку. Джинсы плотно обтягивали ее крепкие, стройные ноги и были явно малы: коротки внизу и узки в поясе, поэтому замок был застегнут лишь наполовину. Футболка тоже не подходила по росту и оголяла низ живота, открывая взору идеально вылепленные мышцы пресса, чуть проступавшие под гладкой кожей. На левом боку под одеждой бугрилась объемная повязка. Ли слегка пошатывалась и держалась рукой за дверной косяк. Волосы взлохмачены, лицо похудело за ночь, под глазами залегли тени. Она хмуро посмотрела на нас, скривилась. Мы с Эмили бросились к ней и наперебой запричитали: - Ли! Не надо было тебе вставать! - Ты проснулась! Как себя чувствуешь? Почему не позвала нас? Девушка поморщилась: - Тише, тише, заголосили! Не дождетесь, жива, как видите. Чувствую себя хуже некуда. Как будто по мне грузовик проехал. Все болит и пить хочется ужасно. Я налила ей полную кружку воды, и она с жадностью осушила ее, постояла еще немного, а потом нетвердой шаркающей походкой потихоньку пошла к столу, морщась на каждом шагу. Эмили хотела ей помочь, но она брезгливо скинула со своего плеча руку сестры. Когда добралась до цели, опустилась на стул и облегченно выдохнула, прикрыв глаза рукой. Каждое движение явно давалось с трудом. Эта сильная, по-кошачьи грациозная девушка сейчас выглядела жалкой и неприкаянной. Она немного перевела дух и подняла на нас больные глаза: - Кто-нибудь объяснит мне, почему я здесь, а не дома? Эмили присела на корточки напротив сестры и мягко заговорила: - Ли, вообще-то тебе еще нужен постельный режим. Может, вернешься на диван, а я принесу тебе завтрак? Девушка огрызнулась в ответ: - Давай я сама решу, что для меня лучше. Эмили обиделась: Ты можешь хотя бы сегодня забыть все плохое? Тебе нужны силы на восстановление, а ты тратишь их на злость. - Вот только жалости твоей мне и не хватает! Каждый день мечтаю, чтобы крошка Эмили начала за меня переживать! Ненавижу тебя и твою жалость! Спорить было бесполезно, Ли не собиралась ничего забывать. Тогда я попыталась немного разрядить обстановку и коротко рассказала ей о вчерашних событиях. Ли немного смягчилась: Ладно, видно, деваться мне от вас некуда. Я поставила перед ней большую кружку горячего крепкого чая и выложила на блюдо остатки выпечки. Получилось довольно много. Она жадно накинулась на еду, ничуть не смущаясь нашим присутствием. Считанные минуты – и завтрак исчез со стола. - Ну, вот и хорошо. Раз аппетит есть, значит, скоро поправишься, - я приветливо улыбнулась ей. Девушка пробормотала что-то похожее на «спасибо». Кажется, ее настроение немного улучшилось, и тогда я решила ее порадовать: - А знаешь, Джейк сегодня удивил всех. В племени еще не бывало такого. Явно заинтригованная, она выжидательно смотрела на меня. Я продолжала: - Ты уже знаешь, что в окрестностях появились чужие вампиры. Они союзники Калленов, - услышав это, Ли презрительно скривила губы. – А значит, стая будет расти. Джейк, оказывается, уже вычислил всех кандидатов, и среди них четыре девушки. От этих слов лицо девушки окаменело. Я осторожно спросила: - Тебя это не радует? И тут ее прорвало: - Радует?! Ты говоришь мне, что еще четыре несчастных девчонки попадут в этот дурдом, у которого есть только вход и нет выхода, и ждешь, что я буду прыгать до потолка, потому что теперь не одна?! Я робко возразила: - Почему ты так говоришь, Ли? Ребята вроде неплохо к тебе относятся… Все как один примчались вчера на помощь. Видела бы ты, как они переживали. - Чтобы знать, мне не надо их видеть. Вообще бы ни на кого из них глаза мои не глядели! Сыта по горло телепатией! Ты хоть пыталась когда-нибудь представить себе мою жизнь? Каждый день я вынуждена влезать в головы семерых взрослых парней и копаться в их мозгах! Да от этого с ума можно сойти! Двадцать четыре часа в сутки мысли только о сексе, иногда о еде и о приказах Сэма. Ежедневный обязательный порносеанс! Когда на пляж купаться идут, так вообще потом хоть из леса беги: пока всех девчонок в радиусе километра голышом не представят, не успокоятся. Зрение-то хорошее, видим далеко. Мы же одним коротким взглядом схватываем все детали, так что даже пялиться не надо, достаточно вскользь посмотреть – и все, информации надолго хватит. А иногда мы любим нечаянно чужие картинки посмотреть! Просто даже в кино ходить не надо! Я о вас двоих знаю больше, чем вы о себе. Обозлишься тут на весь белый свет. Мы ошеломленно смотрели на Ли. Я только и могла пролепетать, глупо моргая: - Но Джейк говорил совсем другое: что вы все не в восторге от общего эфира, что никакой личной жизни из-за этого, все на виду. Я так поняла, вы стараетесь не подглядывать друг за другом… - Ну да, они стараются, да только не очень и не все. А личной жизни действительно никакой, потому что все личное становится достоянием общественности. В подробностях! С озвучкой! И ведь деваться из этого дурдома некуда. Сэм позовет – и все, волк себе уже не принадлежит, как будто ты на поводке, и хозяин потянул тебя за собой. Приказ сильнее собственной воли. Это просто муки адские. А хуже всего, что из-за этой чертовой волчьей повинности я не могу забеременеть и ребенка родить. Если б смогла для начала завязать хоть с кем-нибудь отношения, то, наверно, нашла бы силы перестать превращаться и ушла из стаи. Прокричала бы три раза: «Ура, прощай, дурдом!» – и зажила бы нормально, по-человечески. Но они во мне девушку не видят, только бойца, а обычные парни за километр обходят, чувствуют опасность. Я уже вообще перестала себя женщиной ощущать. Среднее нечто. А вы думаете, что у меня плохой характер. Уехать бы вообще из резервации куда-нибудь подальше. Я боялась громко дышать, чтобы опять не рассердить Ли. Но зуд любопытства оказался все-таки сильнее страха. Ну когда еще появится такая возможность заглянуть в мысли стаи? Я набралась наглости и спросила: - Ли, только ты, пожалуйста, не сердись. Можно еще вопрос? Она хмыкнула: - Так я и знала. Ну, говори уже. Сплетничать, так по полной. Они мне потом голову оторвут, но зато и я повеселюсь немного. - А запечатление как-то влияет на них? Или все это только слова? - Влияет, конечно. Они влюбляются сразу очень сильно, но зрения-то не лишаются, все равно других девушек видят и даже оценивают, только остаются равнодушными. Хотя тебе с Джейком повезло. У него пунктик на тебе с самого начала был. Не знаю почему, наверно, из-за необычного запечатления. Ни о ком, кроме тебя, думать вообще не может. Стая часто бывает недовольна: говорят, заколебал своей Бэллой. Он раньше злился, а теперь только ржет над ними. Они частенько интересуются его мыслями. Уж больно у него фантазия богатая. Ли в ожидании смотрела на Эмили, но та молчала. - А про Сэма не хочешь спросить? - Не знаю даже. Я вообще в шоке от твоих слов… Ну и что там Сэм? - А Сэм самый неинтересный из всех. - Почему? - Он уже давно пресытился фантазиями и сейчас всегда думает только о тебе. Ну, почти всегда. А так вообще, если сравнивать с другими, то у него самые скромные запросы. Его чаще всего чувство вины мучает перед тобой и передо мной. Эмили задумалась, а я решилась еще на один вопрос: - Ли, послушай, а запечатление обязательно случается с каждым из вас? - Никто этого точно не знает. Мы вообще относимся к нему с опаской. Это ведь билет в один конец, а у твоей половинки всегда остается выбор. И никто не гарантирует, что запечатленного волка обязательно полюбят в ответ. На Джейкоба все вдоволь насмотрелись. Врагу такого не пожелаешь. Он чуть с ума не сошел, когда ты своего вампира обратно притащила. Не хотела бы я быть запечатленной с кем-то. Надеюсь, меня хоть это проклятье стороной обойдет. - Ли, а вы вообще не можете прятать от других свои мысли? - Вообще не можем. Хотя кое-кто, похоже, этому научился не так давно. Только вот не понимаю, что он скрывает… Ладно, не важно. Допив остатки чая, Ли откинулась на спинку стула. Я уже начала убирать со стола посуду, как Эмили всполошилась: - Бэлла, ты совсем ничего сегодня не ешь. Давай хоть чайку, а? Я покачала головой. Ли странно прищурилась: - Да? Интересно. А по утрам не тошнит еще? Я насторожилась. Ли оценивающе посмотрела на меня и проговорила: - Ну-ка, подойди ко мне. Сейчас я тебе все точно скажу. Я приблизилась к ней почти вплотную, а она приложила ухо к моему животу, немного послушала и произнесла с довольной улыбкой: - Поздравляю с малышом, Бэлла. Я слышу его сердечко. Трепещет, как птаха крылышками бьет. М-м-м, просто музыка. Интересно, Джейк уже догадался или нет? Я ошеломленно посмотрела на нее. - Малыш?! Ли, ты шутишь? И как ты вообще так можешь определить? - Белла! – усмехнувшись, ответила она.- Волки, помнишь? Обостренный слух и все такое... - А ты не ошиблась? - Исключено. Эти слова прозвучали для меня как гром среди ясного неба. Как же так?! Этого не должно было случиться! По крайней мере, не сейчас! Я не готова! Вообще не представляю себя мамой! Я еще не успела принять этот новый факт своей жизни, как внутри меня разразилась катастрофа: услужливая память вытолкнула на поверхность имя Вольтури. Холодный ужас схватил меня за горло голыми руками. Весь мой хваленый оптимизм моментально испарился, уступив место животному страху. Никакого малыша не будет, потому что не будет меня. Маленькое сердечко скоро перестанет биться. Я почувствовала, что оказалась в ловушке. В одно мгновение мир перевернулся с ног на голову. Меня как будто накрыл густой туман. Сознание выхватывало из него какие-то несвязные фрагменты. Вот я брожу под дождем по лесу, спотыкаюсь о скользкий корень, нога подворачивается. Больно. Вот Эмили укрывает меня одеялом и шепчет что-то утешительное. Я вижу, как двигаются ее губы, но слов не понимаю. Вот я заглядываю в комнату к спящей Ли и вижу, как Эмбри сидит возле нее на диване и убирает ей волосы с лица. Она просыпается, сердится на него, пытается прогнать, а он молча смотрит на нее и не двигается с места. Вот Джейк испуганно трясет меня за плечи. Не может понять, отчего это я впала в ступор. А мне не хватает смелости сообщить ему новость, поэтому приходится врать напропалую. Он делает вид, что верит. Наконец я заставила себя встряхнуться и сосредоточиться на текущем моменте. Остаток дня прошел под девизом: «Если тебе очень плохо, притворись, что все хорошо, и станет легче».
Самое дорогое в жизни - быть всегда бойцом, а не плестись в обозе третьего разряда. Н. А. Островский
Погода определенно решила больше не делать людям никаких поблажек и за ночь вернулась к своему обычному для этих мест депрессивному состоянию. Окружающий мир вылинял, потерял краски. Кажется, из всего многоцветья в природе остались только оттенки серого. Над головой ползут низкие свинцовые тучи, холодный ветер нескончаемой чередой гонит их со стороны океана. В воздухе висит серая промозглая пелена – это утренний дождь превратился в мелкую колючую морось. Земля уже основательно раскисла, и под ногами хлюпает грязь. Влаги так много, что она моментально просачивается везде, стоит только высунуть нос из дома. Да, сегодня осень заявила о себе всерьез.
Но несмотря ни на какие каверзы погоды, маленький домик на лесной поляне был полон гостей. Еще никогда его стены не видели сразу столько народу. Старейшины расположились посреди веранды в креслах, Билли восседал среди них в своей неизменной инвалидной коляске. Ли устроилась тут же в кресле, рядом с ними. После сытного завтрака и долгого сна ей заметно полегчало, и она приехала на машине Джейка вместе с советом племени. Противиться ее решению было все равно что пытаться остановить ураган зонтиком. Ради этого мероприятия она сделала над собой нечеловеческое усилие, поборола привычную неряшливость и привела себя в порядок. Зато теперь в простеньких джинсах и свободной черной футболке Ли выглядела как кинозвезда, которая выскочила из дома на пять минут в соседний магазин за хлебом. Девушка обладала яркой, породистой красотой: приятный овал лица, густые черные брови вразлет, большие, слегка раскосые темно-карие глаза с золотой искоркой на дне, прямой аккуратный нос, высокие, чуть широковатые скулы какой-то особенно изящной лепки, аппетитные вишневые красиво очерченные губы с опущенными вниз уголками, мягкий округлый подбородок с маленькой ямкой внизу. Ее немного плоское лицо, какие обычно бывают у индейцев, отличалось чистотой и выразительностью линий. Все это обрамлялось густыми блестящими волосами насыщенного черного цвета. Они были коротко подстрижены в форме каре. Ли совершенно спокойно могла украсить собой обложку какого-нибудь глянцевого журнала. Сейчас она сидела, откинувшись на спинку кресла и немного склонившись влево, в несколько принужденной позе. Во всем ее облике сквозило гордое спокойствие, которое необыкновенно шло ей. Мятежность и буйность нрава на время стерлись с лица, куда-то спряталась боль, и перед нами предстала настоящая Ли, которая не так давно сводила с ума вожака квилетов.
Молодежь стайкой сбилась на крыльце веранды под навесом. Очень рослые, худые, угловатые, нескладные подростки, одетые совсем просто, в старенькие спортивные курточки или толстовки, непритязательные заношенные кроссовки и обязательный атрибут любого уважающего себя американца – джинсы. Выглядели все лет на тринадцать-четырнадцать. Мальчишки озирались по сторонам и тихо переговаривались, девчонки нервно хихикали. В глазах море любопытства и немного испуга. Мы с Эмили устроились неподалеку от них на скамье. Не было только всех, кто состоял в стае. Сэм повел их к реке на границу с землей вампиров, чтобы под присмотром Калленов познакомиться с новыми союзниками. Это должно было пресечь ненужные конфликты. Ожидание затягивалось. Наконец среди черных мокрых деревьев замелькали силуэты людей, и вот уже группа из восьми человек показалась с противоположного края поляны за завесой дождя. Сегодня их было больше обычного. Я вспомнила, что Джейк говорил о Колине и Брэйди, вечно пропадавших где-то в соседней резервации. Но почему их восемь? Вид стаи, пусть и в человеческом обличии, внушал трепет. Очень высокие, мощные, коротко стриженные, одетые только в шорты, они казались одинаковыми издалека. Огромная сила ощущалась кожей даже на расстоянии. Легкая, завораживающая, какая-то дикая грация походки заставляла предполагать стремительность и необычайную ловкость. Их движения были очень слаженными даже сейчас, когда они просто шли рядом. Каждый из них в отдельности источал явную опасность, а все вместе они производили впечатление грозной природной стихии. Страшно смотреть и невозможно оторваться. Молодежь притихла и раскрыла рты. Они очень быстро пересекли поляну, поднялись на веранду и зашумели, устраиваясь на скамейках вперемешку с новичками или прямо на полу. Среди них не было Брэйди. Где же он? Что опять происходит? Любая мелочь заставляла волноваться.
Словно в ответ на мой вопрос послышался рев мотоцикла. Звук быстро приближался, и через несколько минут на поляну влетел наш черный «зверь». За рулем – Брэйди, сзади него на пассажирском сиденье незнакомый паренек лет пятнадцати. Он прильнул к водителю, плотно обхватив его за талию. Не удивительно: лесная тропка плохо подходит для езды на мотоцикле. Они остановились под деревьями возле дома, Брэйди заглушил мотор и придержал руками агрегат, давая возможность своему пассажиру слезть с высокого сиденья. Я не видела юношу с начала лета. С тех пор он заметно возмужал (а это было всего-то три месяца назад!). От природы он был широк в кости, поэтому всегда казался мощнее других, но сейчас он, кажется, переплюнул даже Квила: стал огромный, как скала! При этом ростом был почти на полголовы ниже Сэма. Брэйди всегда любил приодеться. Вот и сейчас на нем были прекрасно сидевшие на фигуре черные джинсы хорошего качества, легкая, совсем не по погоде угольно-черная рубашка, расстегнутая на груди почти на треть, на ногах мягкие летние кожаные туфли-мокасины. Одежда намокла и прилипла к телу, но это не беспокоило его. На груди под рубашкой на толстом шнурке висел какой-то небольшой национальный талисман ручной работы. Я отметила про себя, что вещица весьма стильная и, помимо всего прочего, неплохо украшает хозяина. Брэйди обладал неожиданно тонкими чертами лица, которые контрастировали с мощной фигурой. Красавчик, одним словом. Сейчас на его лице застыло суровое, даже гневное выражение.
Паренек, который приехал с ним, тоже был не в духе. Судя по взгляду исподлобья и упрямо поджатой нижней губе, перед нами был большой строптивец. Он хмуро огляделся вокруг, презрительно скривил губы и застыл возле мотоцикла под дождем, скрестив руки на груди – явно приехал сюда не по доброй воле. Парнишка был одного с Брэйди роста, но совсем не такой плотный, наоборот, худенький и стройный. Обычные, ничем не примечательные черты лица, и только глаза приковывали к себе внимание стороннего наблюдателя: огромные, необыкновенно живые, глубокие, выразительные, да еще в обрамлении шикарных густых ресниц. По всем законам природы они должны были принадлежать первой красавице школы, но достались парню. Кажется, в его жилах текла чистая индейская кровь. Между тем местная молодежь разглядывала его с интересом – уж очень сильно приезжий отличался от ребят из резервации. Он был скорее похож на выходца из бедных негритянских кварталов, уже познакомился с изнанкой жизни и наверняка был вхож в криминальную среду. Черная кожаная куртка, под ней какая-то невнятная футболка черного же цвета с жизнерадостно улыбающимся черепом на животе, потрепанные узкие джинсы. На запястье у него я заметила солидные, дорогие часы, и это мне сильно не понравилось. Да, парень был не прост. Он явно привык все решать за себя сам и не склонялся перед авторитетами. Брэйди коротко бросил ему:
- Пошли!
Тот раздраженно дернул плечами, нехотя поднялся вслед за Брэйди на веранду, усаживаться не стал, а привалился к стене возле самой лестницы и засунул руки в карманы, тем самым давая понять, что задерживаться здесь долго не собирается. Меня грызло любопытство насчет этого экземплярчика. Такого в рядах стаи еще не бывало. Мальчишка презрительно оглядел всех собравшихся и процедил сквозь зубы, нимало не заботясь о том, что его услышат:
- Пипец компания!
Сэм сурово посмотрел на новичка, но того мало волновало чужое мнение. Он ответил вожаку прямым дерзким взглядом. Ничего себе! Да это уже вызов! Тогда Сэм решил поставить наглеца на место. Он поднялся, подошел к мальчишке почти вплотную и заговорил, глядя в глаза:
- Ты Дэн Кроули, как я понял?
Тот, нисколько не смутившись, ответил: - Ну, я Дэн. Что дальше?
- А дальше заткнись и веди себя прилично. Слушай, что будут говорить старейшины, и не разевай свой рот, пока тебя не спросят. Ты не в кабаке у папаши. Здесь у нас немного другие правила. Говорить будешь, когда разрешат. Усек? Чего молчишь? Теперь ты оглох?
В ответ раздалось злое шипение: - Я не оглох. Усек.
- Вот и отлично. Начнем.
Первым по традиции взял слово Билли.
- Квилеты! Сегодня мы собрались все вместе на совет племени, может быть, в последний раз. Нам не дано этого знать. Грядут очень трудные времена. Совсем скоро разразится небывалая доселе война, в которой может не быть победителей, будут только погибшие. Выживет ли наше древнее племя? Скоро мы узнаем ответ.
Билли повернулся в сторону новичков. Они все как один сидели, затаив дыхание, и ловили каждое слово старого вождя. Глаза лихорадочно блестели. Он продолжал свою речь:
- Каждый из вас с детства слышал от своих родителей старинные легенды нашего племени. Они тщательно хранятся и передаются из поколения в поколение на протяжении многих веков. Конечно, вы воспринимали их лишь как фантазию, сказку. Но сегодня все знакомые вам с детства сказки оживут на ваших глазах, и вы убедитесь в том, что в наших легендах нет ни капли вымысла, только правда. В них собран опыт многих поколений наших воинов. Мы, квилеты, издавна называли себя воинами-призраками. Мы уникальны. Подобных нам нет больше нигде на земле. Наши способности врожденные, они передаются от родителей к детям. Все вы являетесь потомками наших древних вождей и носителями особых генов, которые вот-вот начнут проявляться в каждом из вас. Вы не просто воины. Вы наделены огромной, нечеловеческой силой, потому что в ваших жилах кровь человека смешалась с кровью священно для квилетов животного – волка. И это дает вам возможность на время превращаться в огромных волков. Бледнолицые называют их оборотнями и считают злобными чудовищами. Но настоящие чудовища – это те, от кого мы призваны защищать людей. Это хладные, или вампиры. Они не только существуют, но и живут среди людей, искусно им подражая. Вампир – самое сильное существо на земле, и у него есть только один настоящий соперник, способный его убить – волк-оборотень, воин нашего племени. Сегодня мы, старейшины племени, впервые за всю нашу историю проводим посвящение новичков во все секреты, которые не должны быть открыты заранее, только когда настанет час превращения. Но путь воина-квилета очень непрост, а времени у нас нет. Совсем скоро вы все будете участвовать в великой битве с самой чудовищной армией всех времен – армией Вольтури. Это древнейший клан вампиров на земле. Мы будем сражаться с ними за право нашего племени на жизнь. Потому что наш исконный враг скоро явится на нашу землю, чтобы уничтожить всех, кто знает о его существовании. Выбора нет ни у кого из нас. Поэтому сегодня мы все и собрались здесь.
Затем заговорил старый Квил. Он рассказал самые важные из старинных легенд. Молодежь слушала его не дыша. В газах у некоторых из них то и дело мелькало сомнение, и даже недоверие.
Потом слово взял Сэм. - Итак, скоро для каждого из вас настанет час второго рождения - в облике волка. С этого момента ваша жизнь перейдет в новое качество. Вам будет больно и страшно, будьте к этому готовы. Возможно, кто-то превратится уже сегодня.
Дальше Сэм рассказал о стае и о том, что он ее вожак. Объяснил ребятам, как происходит превращение и что они при этом почувствуют, объяснил, как действует волчья телепатия. Наверное, ни один оратор в мире не стяжал большего внимания своей аудитории, чем Сэм сегодня. В заключение своей речи он произнес:
- Пока это все. Остальное вы узнаете после превращения. Запомните самое главное: не надо бояться того, что будет с вами происходить. Вы ни на минуту не останетесь без нашей поддержки. И только от вас самих будет зависеть, как скоро вы сможете снова вернуться в человеческое тело. Для этого нужно очень хорошо сосредоточиться. И еще одно наиважнейшее правило: всегда, в любых обстоятельствах воин-квилет должен очень хорошо контролировать себя – и в облике волка, и в облике человека. От этого будет зависеть безопасность ваших близких. Вы должны научиться управлять своей силой, обуздывать эмоции и не давать им завладеть вами, иначе будете жалеть о последствиях всю оставшуюся жизнь. А жизнь у нас долгая: волк не стареет до тех пор, пока он превращается.
