In eternal remembrance
II
Я методично нажимала кнопки на пульте, переключая с одного бесполезного канала на другой. Невропатолог как-то упомянула, что при виде знакомого человека, могут возникнуть вспышки воспоминаний, но эти загорелые, красивые лица ничего не значили для меня. Странные, незнакомые сюжетные линии, и совершенно несмешные шутки.
Сейчас, двенадцать дней спустя после пробуждения, моё самочувствие было более сносным, а разочарование вполне ожидаемым.
После падения, я восемь недель находилась в коме. При мне не нашлось никаких документов, удостоверяющих личность, и за девять недель, которые я провела в этой стерильной, холодной и неуютно яркой больнице, не объявился ни один человек, утверждая, что он родственник или друг юной Джейн Доу¹.
На самом деле всё, что я знала, криминального прошлого у меня нет, поскольку образцов моего ДНК и отпечатков пальцев в базе не нашлось. Врачи определили, что мне где-то двадцать два или двадцать три года. Также они внесли в карту, что мне в своё время удаляли гланды и зубы мудрости. И что в какой-то момент своей жизни я дважды ломала правую руку.
Но невозможно воссоздать личность человека по информации, которую с трудом наскребли в медицинских записях, поэтому я всё ещё оставалась в неведении. И если моя жизнь была настолько ужасна, что я захотела оборвать ее в столь нежном возрасте, возможно, лучше и вовсе не помнить.
Тем не менее, я жалела, что не знаю своего имени. Я уже немного устала от грустных взглядов и вечного:
- Как ты себя сегодня чувствуешь, голубушка?
Полная, пожилая медсестра, пару раз ухаживавшая за мной с тех пор, как я "проснулась", угрюмо смотрела на меня, морщинистые щёки довольно неуклюже дёрнулись, поскольку она пыталась выдавить, как ей казалось, утешительную улыбку.
- Не знаю, - отозвалась я, мой уже стандартный ответ, на их банальные вопросы. Прислушиваясь к ощущениям в загипсованном локте, я подняла пульт, лежавший на моей ноге. Если я двигалась медленно, боль оставалась приглушенной. Поворачивая плечо в бок, я всё ещё неуклюжее держала пульт на весу, пока рука не нависла над прикроватной тумбочкой. А затем он с громким стуком упал на пластиковую поверхность, и я улыбнулась. Если б могла, я бы погладила себя по головке.
- Дорогуша, - Лениво переключив своё внимание на медсестру, я кивнула, чтобы она продолжала. - Я спросила, всё ли в порядке сегодня с твоим коленом?
Я сосредоточенно нахмурилась, пытаясь определить какие-либо нехарактерные боли в ноге. Не почувствовав ничего странного, я пробормотала:
- Думаю, да. А что-то не так?
- Просто оно немного опухло, вот и всё, - Её теплые пальцы слегка прощупали открытые участки кожи, затем прошлись по большому металлическому бандажу, а после она вновь накрыла одеялом мои ноги. - Но если ты в порядке, мы сегодня можем вновь попробовать подняться.
Медсестра Коуп продолжила свою обыденную проверку проводов и мониторов, тихо напевая себе под нос. Я боролась с противной тошнотой, которая назревала от одной лишь мысли, что придётся сидеть прямо и ходить. В течение прошлых двух дней мне приходилось перекатываться со спины на бок, потом отталкиваться от кровати, не опираясь на ушибленную руку, чтобы полноценно сесть, а после с помощью медсестры и ходунков подняться с кровати. Всякий раз, тело пронзала жгучая судорога, заставляя меня задохнуться, а затем поморщиться от боли в лёгких. В первый раз у нас троих ушло тридцать минут, чтобы поставить меня на ноги. Вчера, понадобилось двадцать шесть, и я знала, сегодня они заставят меня продвинуться ещё дальше.
За восемь недель мышцы атрофировались, заметно ослабив мои силы.
Я часто представляю себе день, когда смогу ходить и стоять с той же лёгкостью, что и больничный персонал. Они улыбались, делали несколько дел одновременно и носились по отделению, словно подобные действия заложены в них самой природой. Но поскольку я не могла вспомнить ни дня без этой боли, я радовалась даже небольшим достижениям. К примеру, тому, что положила пульт на столик.
Или, например, два часа спустя, я поднялась на три минуты быстрее, чем в предыдущий раз.
***
- Вы уже проверили палату 3B?
Услышала я в коридоре тёплый голос своей любимой медсестры, Анджелы, которая побуждала кого-то поторопиться, а я, по крайней мере, смогла передохнуть. Напряжение всегда оставляло после себя чувство слабости и тошноты, а теперь, когда они заставляли меня каждый день по двадцать минут сидеть в углу на неудобном стуле, боль становилась лишь сильнее.
- Нет, ещё нет. Бедняжка, - ответила другая медсестра.
- Знаю. Доктор Каллен приложит все усилия, но там так много повреждений.
- Слишком много. А вы слышали, что он будущий шурин доктора Хэйл?
Услышав это имя, я навострила слух. Она – мой невропатолог, та, что с длинными, светлыми волосами, вечно затянутыми в тугой пучок. И она единственная в этой чёртовой больнице, кто понимал смятение, которое ощущала с тех пор, как очнулась. Она старалась облегчить моё пребывание здесь, и без колебаний отчитывала тех, кто тревожил меня. Мне она нравилась.
- Бедная семья. Это почти трагедия.
- Молодое дарование, насильно отправленное на пенсию в двадцатипятилетнем возрасте.
- Это как в документальном кино.
Они ещё какое-то время сплетничали о других пациентах на этаже, а я без смущения подслушивала. По обоюдному мнению двух медсестер одна молодая мама была "холодной и противной сукой". Анджела пожаловалась на пожилого человека, который совершал тупые сексуальные подкаты к женскому персоналу. Я попыталась мысленно представить этих людей, и лишь слегка расстроилась, когда не смогла припомнить, чтобы встречала кого-то подошедшего под эти описания. После шестнадцати дней полнейшей пустоты это ощущение становилось вполне привычным.
Даже мне, человеку лишённому человеческого общения, в конечном итоге наскучили разговоры о делах незнакомцев. Я с облегчением улыбнулась, услышав, как другая медсестра пробормотала «до свидания», и зашагала прочь по коридору. Несколько секунд спустя из-за угла появилась Анджела, ее фиолетовая форма у основания истёрлась, поскольку влачилась по полу. Её пальцы коснулись ожерелья, и она улыбнулась.
- Хорошо, милая, готова немного посидеть?
Кажется, веселье начинается.
***
Проснуться.
Съесть яблочное пюре.
Поспать.
Проснуться от того, что они колют меня иглами.
Посмотреть два часа телевизор.
Попросить, чтобы медсестра покатала меня по коридору в инвалидной коляске.
Посидеть на стуле в углу тридцать минут.
Уснуть.
Повторить.
Повседневная рутина раздражала, а съедающая тоска почти заставляла меня желать, вновь провалиться в кому. Прошло восемнадцать дней, с тех пор как я очнулась. Любое возвратившееся воспоминание было в лучшем случае расплывчатым, и не очень-то мне помогало. Я вспомнила, что всегда краснела, если смущалась или злилась, но всё остальное казалось неясным. Краткая вспышка потёртого романа. А другая – про зелёные деревья в бушующую грозу.
Мне не с кем было поговорить, нечего делать… ничего, чтобы отвлечься от себя самой.
Моя самая любимая часть дня – мгновения, проведённые в инвалидном кресле.
Медсёстры, впечатлённые моей способностью сидеть на стуле, что лично мне казалось нелепым, решили катать меня по больничному крылу пару раз в день. Мало знакомый коридор волновал меня, поскольку я улавливала обрывки разговоров и с небывалым рвением отмечала знакомые из прошлой жизни предметы. Мигающий компьютер, стоящий на розовом столе. Комната полная книг и маленький телевизор на тумбочке с колёсиками. Лица, искажённые улыбками и гримасами, иногда со слезами, иногда смеющиеся. Я впитывала всё, вероятно считая, что если хорошенько сконцентрируюсь, в моём пустом сознании хоть что-то вспыхнет.
Я не была ребёнком, нет. Я мыслила как взрослый человек, инстинктивно обрабатывая непрерывный поток информации. Сбор и хранение этих «новых» образов и картинок, помогали мне отвлечься от зияющей пустоты в сознании, где должна была быть моя жизнь.
Но в моей палате это оказывалось намного труднее.
Здесь мне уже всё знакомо. Мне не с кем поговорить, и я волей-неволей погружалась в себя, методично пропесочивая свою память в поисках чего-то. Чего угодно, чтобы ощутить себя личностью. Но никакого «чего угодно» не было. У меня не получалось связать что-то или кого-то с собой на эмоциональном уровне. Вероятно, именно поэтому просмотр телевизора не доставлял мне удовольствия.
Солнце за окном уже село. Сквозь приоткрытые жалюзи просвечивалось беззвездное городское небо. Вокруг было тихо, и я чувствовала себя несчастной. И вскоре это стало нестерпимым.
Я хотела оказаться в коридоре.
Инвалидная коляска стояла в двух шагах от моей кровати, поэтому я подвинулась как можно ближе к краю. Сломанные рёбра почти полностью зажили, пока я находилась без сознания, поэтому двигаться сейчас было не так больно. Я вытянула здоровую руку, тихо засмеявшись, когда удалось ухватиться за рукоятку. Колёса не стояли на блокировке, поэтому я с лёгкостью, урывками потянула её к себе. Всё, что я должна сделать, подняться на ноги и повернуться вправо, тогда я смогу сесть. Конечно, легче сказать, чем сделать.
Лёжа на матраце, я сделала глубокий вдох, а затем перекатилась на бок, сгибая здоровую ногу в колене, пока она не свесилась с кровати. Выпрямив согнутую руку, упирающуюся в матрац, я смогла сесть. Резкая боль немного уменьшилась, но не исчезла, поскольку я всё ещё двигалась. Я выровняла дыхание, лёгкие ещё слишком чувствительны для глубоких вдохов, а затем стала сползать с кровати, пока перебинтованная нога не коснулась прохладного линолеума.
Сердце затрепетало, и я настраивала себя на следующий шаг, отгоняя подальше образы самой себя беспомощно валяющейся на полу в случае, если попытка закончится неудачно. В данный момент, потребность выйти из этой комнаты надежно завладела моим сознанием.
Поверхностно дыша, я спустила и вторую ногу, переместив большую часть веса на неё. Поднимаясь, я держалась за поручень своей кровати. Ноги задрожали от напряжения, и пока я действительно не упала, отвела одну ногу назад, ощупывая пространство позади себя, и наткнулась на коляску. Согнув ногу в колене, я медленно опускалась, пока, наконец, не уселась в кресло. Пульс и тело возбужденно дрожали от достигнутого мной успеха. Потребовалось какое-то время, чтобы прикрепить держатель с капельницей к инвалидному креслу и успокоиться. Дотянувшись до ноги, я поставила её на подпорку, как это делала медсестра. А повреждённую ногу, закрепила в вытянутом состоянии.
Гипс на локте мешал передвижению намного сильнее, чем я ожидала, но я довольно быстро приналовчилась крутить колеса, заставляя кресло катиться вперёд. Продолжая свои неторопливые движения, я покинула палату и выехала в коридор, насколько помню, я впервые делала это самостоятельно. И это так волнующе.
Но мое радостное волнение исчезало с каждым следующим движением рук. Я уже ощущала, как по мышцам расползается усталость, а ведь я отъехала всего футов на пять от своей двери. Со следующим рывком я стала дышать глубже, даже не подумав, успокоить ускорившийся сердечный ритм. Лёгкие сжались и, казалось вот-вот разорвутся, выпустив колесо, я прижала здоровую руку к своей груди. Мелкими, быстрыми глотками я хватала ртом воздух посреди пустынного коридора, и боль постепенно утихала.
Я чувствовала себя такой глупой. Не смотря на то, что большинство разрывов и более мелких повреждений зажили, пока я находилась в коме, у меня по-прежнему было много травм. Врачи даже не стали оперировать колено или локоть, пока моё состояние не стабилизировалось, и я не пришла в себя. После двух дефибрилляций сердца в первые недели после моего падения, восстановление лёгкого заняло больше времени, чем обычно. Многие врачи предупреждали меня, что из-за перенапряжения коллапс лёгкого может наступить вновь. Так, что же я делаю? Заставляю себя, подгоняю вперёд, мои силы исчерпаны, и я застряла в коридоре. И хотя моя палата всего в нескольких метрах, не думаю, что смогу сама проколесить обратно.
Слева сквозь закрытую дверь пробивались приглушённые звуки музыки, и я повернула голову. Палата 3B. В ней шурин доктора Хейл. Если он не спит, всё, что нужно, попросить его вызвать медсестру. Тогда меня отвезут обратно в палату, отчитают за то, что передвигалась в одиночку, а после позволят уснуть.
Стоит попытаться.
Из последних сил я покатила к двери. Наклонившись вперед, я повернула ручку и толкнула деревянную дверь ногой, пока та тихонько не распахнулась в комнату.
Красный свет стерео искрился на ночном столике, тихий оркестр, заполнял каждую частичку комнаты. Как обычно ноты казались незнакомыми, но бесспорно очень красивыми. Мой взгляд переместился со света на мужчину, и я растеряно нахмурила брови. Доктор Хейл в свои тридцать была великолепна, но этот мужчина выглядел гораздо моложе. Несмотря на все повреждения, царапины и синяки, бледная кожа на щеках казалась гладкой. Я увидела несколько стежков над левой бровью, а пластырь-бабочка стягивала края пореза вдоль его челюсти. Нижнюю часть лица покрывала лёгкая щетина. Тёмные волосы в тусклом свете комнаты, находились в диком беспорядке, небольшая прядка спадала на глаза, и он пристально смотрел на свои колени.
Пальцы его левой руки танцевали вместе с музыкой, и я видела, как с каждым движением напрягаются и расслабляются мышцы его предплечья, но он не обращал на это внимания. Вместо этого он взглядом буравил громоздкий бандаж на правом запястье. Костяшки пальцев заметно опухли, и по руке вдоль указательного пальца располагался ровный ряд чёрных стежков.
У него вырвался разочарованный стон, и он ещё сосредоточеннее уставился на свою руку. И я смотрела вместе с ним, моментально забыв о собственном истощении, наблюдая за этим странным мужчиной, который пытался сделать… что-то. Музыка играла, и мы оба молчали. В животе всё болезненно сжалось, как случилось перед тем, как я вставала с кровати в одиночку, и я не могла понять почему. Я не вполне уверена, что он делает, но знала, что нахожусь в безопасности.
Через несколько секунд его средний палец слегка дёрнулся, и с губ мужчины сорвался дрожащий стон. А затем еще один. А затем его плечи затряслись, поскольку он стал всхлипывать и застонал. По его щекам и сжатой челюсти покатились крупные слёзы, а пальцы левой руки с каким-то отчаянием вцепились в спутанные волосы. Моё сердце болело за него, хотя я и не могла понять, почему он так расстроился. Я слишком резко вдохнула, наблюдая за столь печальным зрелищем, и в знак протеста грудь пронзила острая боль.
От моего непроизвольного стона мужчина затих и резко повернул голову в мою сторону. На его лице мука быстро сменилась яростью, но мне было слишком больно, чтобы я смогла объясниться. Слёзы затуманили мой взор, и я уже почти не могла разглядеть его.
- Пошла вон отсюда! – Ледяной голос прозвучал громче, чем я ожидала, поэтому я схватилась за колеса, неуклюже пятясь из комнаты, но руки снова и снова отказывались подчиняться. Левый локоть пульсировал от боли. Не заметив моих страданий, или возможно, ему на это было просто плевать, он презрительно процедил, - Какого хера ты всё ещё здесь делаешь? Я сказал, убирайся!
- Я… пытаюсь, - прохрипела я между затруднёнными вдохами.
- Мистер Мейсен, что здесь происходит? – из коридора спросила медсестра Коуп. Она застыла на месте, увидев меня. - Дорогая, почему ты не в своей постели? Ты должна отдыхать, - отчитала она.
Из-за боли я не смогла ответить, но она уже видела меня в таком состоянии. Она знала.
- О, милая, пойдём. Давай, отвезу тебя в палату, - медсестра Коуп пробормотала что-то мистеру Мейсену, но я уже не могла ни на чём сосредоточиться. Казалось, словно каждая мышца в теле до предела изнурена, и я стала засыпать даже раньше, чем мы покинули палату. Она слегка потрепала меня по плечу, когда мы добрались до моей кровати. И я провалилась в сон, как только моя голова коснулась подушки.
_________
От переводчика:
¹ Джейн Доу - условное имя, используемое в юридических документах для обозначения неизвестной или неустановленной особы женского пола (в моргах, больницах и прочее) или если её имя требуется сохранить в тайне.
Музыка к главе Ф. Шопен - Концерт для фортепиано №1 (1 часть)
к тому же тут всего 9 лав. 
