//twilightmovie.ucoz.com - сайт о вампирах. Дневники вампира; Настоящая кровь; Сага Сумерки - Форум

Последняя операция обрушалась неудачей.
Тишина абсолютна. Все молчали…От горя тоже смертельно устаешь. Они смотрели куда угодно, в окно – выход в холодные мутные сумерки, на книжки, аккуратной стопкой сложенные на прикроватном столике, на клонящиеся под собственной тяжестью бутоны цветов… Куда угодно, только не на кровать, где под одеялом едва угадывался хрупкий силуэт, не на тяжелую баррикаду медицинской техники, громоздившуюся за кроватью…
И невозможно было осознать, что она никогда уже не откроет глаза, не очнется от этого цепкого сна… Вчера еще слышался ее голос, пускай неестественно слабый, совершенно изменившийся, но ЗВУЧАЩИЙ в этой комнатке… Нет, даже не в ней… Его не хватало на всю площадь больничной палаты. Но он звучал в душе матери, в ее цепенеющем сознании, и слезы снова и снова прятались под дрожащими пальцами. Только бы дочка не расстраивалась… А теперь, слез нет… Ничего нет. НЕТ ничего. Ничегонетничего…
Она кружится, падая как оторванный яркий лист, и воздух светится вокруг нее. Волосы рассекают сияние густой волной, глаза оставляют след...
Пусто. Нет ее в этой истончившейся оболочке. Ей не хватило бы терпения оставаться…

Как же хрупка жизнь… Еще недавно такая здоровая, молодая, полная сил, и вдруг полностью зависима от машин, стимуляторов, препаратов… Еще недавно она строила планы, смеялась, плакала, ругалась с близкими, жила… И, словно взмах, вздох… И все ломается, сминается, летит в тартарары. Иллюзорны все проблемы, устремления.

Обычная простуда, ерунда… Говорила же я тебе, одевай шапку, теперь вот мучайся с кашлем и соплями… Температура… Вирус. Тяжелая форма гриппа… Еще живут иллюзиями… Боль… Ад…

Генетическая предрасположенность… Осложнение на центральную и периферическую нервные системы. Плюс не идентифицированное аутоиммунное заболевание... симптомы противоречат друг другу, но факт остается фактом - организм с необъяснимой жадностью пожирает сам себя. Плюс стихийное и необратимое разрушение глиальных клеток нервных волокон жизненно важных отделов мозга… Чрезвычайно редкий случай... Просто стечение эндогенных и экзогенных обстоятельств... Ведь при таком немыслимом столпотворении на Земле в любом ее уголке с любым человеком с той или иной долей вероятности может произойти все что угодно... даже самое невероятное сочетание каких-то долбанных факторов, которые доселе еще ни разу не сталкивались при таком контексте и в таких пропорциях... даже такая чрезвычайно малая вероятность, как конкретное сочетание локусов разных генов, определенной экспрессии генов и необычной формы вирусной инфекции при такой тесноте становится почти обыденностью...

Какие бессмысленные и бессвязные слова… Все утратило смысл. Иллюзии разлетелись вдребезги.

Молчание теперь бесконечно. Хотя все еще ясно слышат ее голос. Все еще слишком ясно. Невозможно. Осознать.

Только мать не сводит взгляда с лица, до боли родного и одновременно чужого, исковерканного болезнью … Она не может найти в себе хоть частицу силы, чтобы смириться. Отключить систему жизнеобеспечения… прекратить ее боль...

- Наследственная предрасположенность… - до нее уже не доходит глухой голос нейрохирурга, - Ее прабабка скончалась от концентрического склероза... нам остается предполагать... вероятнее всего это болезнь Марбурга... к сожалению, мы ничего...

- Хватит, доктор, - прерывает его тихий, бесцветный голос отца, и этого оказывается достаточно.

- Моя Аза…

Только не смерть… Только не от ее руки… Ее дочь уйдет, когда захочет сама.

Глава 1. Дитя Света

Меня разбудила пылинка – микрочастичка солнечного света, - опустившаяся на нос. Я лениво приоткрыла глаз – волшебство какое! Через сбившиеся занавески, опять Тень ушла на крышу, прошмыгнули два солнечных луча, играющие в зайцев на полу и старом, облупившемся трельяже. В них-то и плавали пылинки яркими посверкивающими точками, вальяжно кружась на невидимых потоках вязкого воздуха, поднимающегося от нагретых половиц. Медовая густота… Медовая… На запах, скорее липовый мед, чем гречишный… Я скосила глаз на потягивающегося долматина, радостно жмурившегося со сбитой наволочки: Приветик! И тебя с добрым утром.
Сон окончательно рассеялся дымом сигареты под потолком, и в теле радостно затрепетала энергия в предвкушении похода-пробежки в пекарскую лавочку через весь городок. Свеженький, еще теплый с хрустящей корочкой и воздушной мякотью хлеб. Его аромат уже витает по комнатке, вальсируя с солнечной пылью. Нарочито неторопливо сползло с плеч одеяло, тяну удовольствие, вдыхая до предела возможности легких эти сливки утра… И вот я уже на столе около окна – один прыжок, точное пристоление! В глазах резко покраснело - побагровело, тьма, в ушах густой звон, в голове сосущая горячая пустота – обожаю эту поспешную перезагрузку мозга. Как только способность двигаться вернулась, шторы рванулись в разные стороны, сами причем, уже знают мой нетерпеливый вредный характер. Крыша скакнула под ноги почти раскаленной жестью. Кто сказал, что рассветы и закаты в городе – тусклая пародия? Он сейчас же сиганул бы с этой крыши… Золотые драконы, белые змеи – целая орда простирается из одной точки за горизонтом, где буйствует языческий Ярило! Слепну не то от восхищения, не то от ожога роговицы, но не отвожу взгляда почтительных сто ударов сердца, это наш интимный ритуал! Солнце в долгу не остается, вливаясь в мое бренное тело через слезящиеся глаза и подрагивающие пальцы вскинутых к небу рук. Горячая упругая волна ворочается внутри, пытаясь разместиться повольготнее… Сегодня оно через чур щедрое, через край. Ноги подломились в сладостной истоме, крупная дрожь разошлась волнами до кончиков разметанных по жести волос – приласкало. Долго прихожу в себя с непривычки к подобным изъявлениям нежности. Над головой, грузно переваливаясь с боку на бок, вразвалку ползет огненный дракон…
Тень… В лицо ткнулся холодный, скользкий нос, по щеке прошелся шершавый язык. Моя Тень вернулась из другой реальности, какой-нибудь сотой или тысячной странички книги нашего Мира, принеся на смоляной, как под крылом ворона, шерсти сверкающий иней, на глазах превращающийся в пар. Схватившись едва сгибающимися пальцами за мокрый загривок, я приподнялась и тут же обхватила большую морду ладонями, делясь плескавшейся через край энергией. Тень взвизгнула от удовольствия, перебирая задними лапами. В груди предупреждающе кольнуло – стоп. Но морду не отпустила, в который раз утонув в глазах. Будто обведенные углем, они вбирали всю гамму то туманных, то резких переходов от фиалкового до жемчужного, обрамляющего кипенно-белые зрачки. Таинство, от которого нельзя оторваться, словно от мерцающего узора на крыльях зависшего над ночным цветком бражника… Глаза не из этой реальности, глаза поводыря по всем неисчислимым граням Мира, глаза, фосфорицирующие тьмой… Для всех в моем сегодняшнем приюте Тень слепа от рождения. Ей позавидовали бы самые виртуозные актеры… Тень – не собака, не помесь кавказской овчарки и хаски. Тень – мой ангел-хранитель, воплощение моей души, часть меня, моя кровь, моя сила. Мы не разделимы, вместе с рождения до смерти, если умрет одна из нас, другая просто исчезнет… Она – мой проводник. Поделиться с ней энергией – малая толика того, чем я могу ее отблагодарить… Чаще, когда не хватало сил даже проснуться, когда за окном всю ночь и утро шуршал ленивый, монотонный дождь, властвуя над городом, это она спасала меня, отдавая почти всю свою силу, другой природы, но не менее живительную. Я нежно перебираю каждый неповторимый оттенок в бесконечной палитре ее взгляда, немигающего, пристального. Она не отведет глаз, пока не почувствует, что я слепну…
Она ведет в белую пустыню до рези сверкающих вечных снегов и ледяных столпов до кристально-чистого ультрамаринового неба. Тень любит вечную мерзлоту, ей слишком душно здесь, поэтому почти каждое утро, едва начинает редеть сумрак, ускользает в царство снега и льда поноситься по бесконечности темным призраком. Иногда она дарит мне самые яркие воспоминания, это большая честь…
Мчусь, едва касаясь поверхности. Ветер со мной заодно, бешеные потоки подхватывают и несут вперед… Еще немного и взлечу, уже чувствую за спиной огромные крылья, сотканные из света и ледяной крошки. Миг – вечность, сейчас между ними стерты границы… Холодное яркое, с изумрудными отблесками свечение сжимается в одну точку, вокруг которой сгущается тьма. Внезапно меня накрыла чья-то тень. Не отрывая взгляда от горизонта, размеченного багровыми мазками, осматриваюсь внутренним зрением – надо мной, мерно взмахивая крыльями, летит великий властитель ледяных пустынь – снежный горрлис – полуорел-полумедведь, а вернее, существо, сочетающее самые смертоносные их способности… Я поднимаю голову и издаю приветственный вой – хриплую переливчатую трель… Конечно, я давно знаю его, мы – верные враги, питающие друг к другу кроме неприязни истинное уважение… Горрлис отвечает мне пронзительным, немигающим взглядом глаз цвета горного хрусталя… Мгновение и он пикирует, вспарывая потоки вихря…
Тень выдергивает меня резко и грубо… Оно и понятно. То, что было дальше, слишком личное… Будто извиняясь за несдержанность, бешено вращает хвостом, как заправская псина, скалясь в непередаваемой ухмылке. Все в порядке, прости… Провожу рукой по загривку, я все еще под впечатлением…
- Ты как хочешь, а я, лично, предпочитаю сначала кофейку, - щелкаю ее по носу, вскакивая на ноги.
После вечной мерзлоты чердачная комнатка кажется натопленной баней с вязким маревом воздуха… Поставив кастрюльку с водой, церемонно усаживаюсь перед старым напольным зеркалом в массивной оправе. Расчесывание волос – это тоже ритуал из ненарушаемых. Костяной гребень привычно ласкает ладонь знакомыми зазубринками и трещинками… Прядь за прядью… Когда-нибудь я расстанусь с ними по собственной воле, когда их расчешет другая рука, сама подам острый нож… Умиротворение затопляет каждую складочку души. Лениво любуюсь своей каморкой, отраженной в серебристой глубине. Даже эта таинственная дымка древности нисколечко не умаляет ее захламленности. Она царит повсюду, от сваленных в кучу на полу курпачей и подушек, купленных на блошином рынке до огромных, массивных книжных шкафов, растущих, словно вековые дубы, в темных углах, до которых редко дотягиваются щупальца самых отважных лучей, и только старый, кое-где облупившийся лак, поблескивает на створках. Даже плитка и холодильник умудряются выглядеть загадочно, не говоря уже о древнем-предревнем кресле-качалке и огромных фолиантах, загромоздивших все верхние полки. Все это – наследство моей прабабушки, ботаника по образованию и великой ведуньей по совместительству, или, скорее, наоборот. Все эти фолианты – ее рукописные труды по видовому разнообразию флоры разных граней Мира… Мне перепал кусочек ее дара, хотя есть и свой, определивший мою судьбу еще до рождения… Ведьма, конечно, слишком громкое заявление, но я ведаю немного глубже… о множестве гранях Мира, о «дверях» и «коридорах», не без помощи Тени, об эмоциях и истинных ликах деревьев, о таинстве сновидений… Это, почти все, - подарок Софьи. Моя же судьба рука об руку связана с Солнцем.
Софья звала меня Азариной или Зарёй… С тех пор так и повелось… давно же это было… Но как-то родней, привычней просто Аза.
Я – дитя солнца, существо света… Хм… Немного как-то пафосно звучит, но по другому не могу выразиться, так наиболее верно и прямо… Я, как аккумулятор, впитываю и накапливаю солнечную энергию… Не просто там лучи определенной длины, фотоны какой-то спектральной волны, а ту энергию, что несет саму жизнь, силу, что необходима любому существу во всех параллелях Мира, по чьим небосводам шагает солнце… Но судьба одарила меня даже щедрее, я могу делиться своим светом с другими, и не только с людьми… Получается, что я, если выражаться биологической терминологией, продуцент, вроде растений, единственных, кто могут хоть КАК-ТО усваивать свет, и то, переводя его в химическую энергию, а все остальные - консументы разных порядков…
Но, это грубая аналогия. Ведь я и есть часть света, сам свет… Как солнечный зайчик, не могу существовать без луча солнца. Понятия не имею, как можно меня определить… Адреналин, эндорфины, серотонин, все то, что несет жизнь и радость, у меня в руках панацея от всех болезней, так как почти все они бессильны перед чистой энергией солнца, несущей в себе жизнь. Я – не некий органический механизм для улавливания и фиксирования, а просто другая, из иной материи, вбираю свет, как нечто, заключающее в себе бесструктурную, эфемерную субстанцию… И уже внутри это нечто, обладающее мощью солнца, конденсируется, скручивается в спираль, сжимается, архивируется, кому как удобней. Точно не знаю, не резала, а гипотез валом по сусекам. Просто чувствую, взаимная любовь. Существуют вещи, которые лучше не пытаться объяснять науке… Там же сразу – метафизика… блажь… Наука, она же как, не признает того, чего нельзя потрогать или хотя бы увидеть даже в электронный микроскоп… Дикость какая… А болезни, беды, горе, словно черные дыры, жадные лишь до жизни, будто тонко настроенные на живую энергию вечно голодные стервятники… И еще дождь. Как ни странно, но не тьма, а дождь… Разные полюса. У него своя сила, мощная, но для меня смертельная… Если под дождем останусь хоть на несколько ударов сердца, это смерть для меня, он выпьет меня до капли… Да… мы не ладим…

Мы с Тенью любили путешествовать по мирам… просто так… шагать по крышам из одного мира в другой. А начинались наши дебоширства традиционно, в какой-то мере даже ритуализованно. Когда на меня, или на Тень, а обычно на обеих разом, напрыгивало «то самое» исключительно авантюрное настроение, я, нарочито осторожничая, будто подкрадываясь к таинственному действию на цыпочках, выуживала из-под многочисленных курпачей и подушек потрепанную сигаретку и не торопясь, затягивалась так, что кончик на краткий миг отчаянно вспыхивал карминным – сигнал к началу действия… Дальше все происходило со скоростью пробегания импульса по нервному волокну: я вскакивала на стол, одновременно распахивая окно в небо… И вот тут-то догоняло упоительное головокружение с низким колокольным звоном внутри, это пело мое тело… И я поспешно зажмуривала глаза, и ныряла в горячую волну, пронизывающую меня насквозь сыпучими струями. Я ловила ее, судорожно хватаясь за жесткий загривок, кидалась вперед. И чем сильнее грызла тоска, тем отчаяннее и безрассуднее был бросок в неведомое, по тоненькой струнке, натянутой над пропастью между теснящимися мирами… Глаза сами собой нетерпеливо раскрывались, приветствуя с жадным любопытством новый мир, но нельзя было отпускать волну, и мы неслись с Тенью по разномастным крышам разномастных городов в разномастных мирах. Не знаю, как Тени это удавалось, но наши ноги никогда не касались земли. Мы летели по крышам на перегонки со снежинками, подхваченными торопливым ветром, ведомые шальным кипучим течением, балансировали на коньках до самого краешка бездны, обрывающегося в «во имя чего?!», а там отталкивались и сумасбродно воспаряли над далекой или близкой своей недоступностью землей, снова и снова ныряя в неведомый до сели мир… И вновь неслись, вспугивая кошек и голубей, взбаламучивая слоистые сумерки. Черепица, старый, замшелый шифер, жесть, рубероид, пахнущие морилкой и прелой соломой доски мелькали под ногами, всевозможные трубы и дымоходы пугливо подавались в стороны. Города со своими проспектами, улочками и сквериками, деревеньки и одинокие домики с просторно раскинувшимися вокруг сельскими пейзажами едва успевали развернуть свои распирающиеся свободой панорамы перед нашими глазами, уже теснимые и подталкиваемые следующей реальностью, и летели навстречу… словно ветер, завладев беспомощной книгой, играючи, ворошил ее листы. А мы бежали, счастливые в своем сумасшествии, пока не заходилось сердце, начиная рваться из груди, биться о клетку, словно птица, ломая крылья, теряя перья и силы… Тогда приходилось замедлять бег, с сожалением соскальзывая с горячей волны, словно с породистой взмыленной лошади, и уже спокойнее, любуясь тяжелым ночным небосводом, возвращаться молча, чувствуя солоноватый привкус отведанной свободы…

… но иногда было такое особенное настроение, когда мы, опять же, не сговариваясь, просто шли бродить по улочкам нашего временного приюта…

Мой Город. Обшарпанные, но какие-то трогательно хрупкие дома, прячущиеся за сиренью и липами, тесные улочки с почти соприкасающимися балконами, детские площадки, приютившиеся в глубине двориков, вымощенная щербатым булыжником маленькая площадь с давно уснувшим фонтаном и неразделимыми сиамскими близнецами - Домом кино и Домом книги, кипящие кафешки и закусочные, выплескивающие пар ароматов в колеблющееся марево, разномастные ларьки, старые парки и аллеи, где деревья с высоты своего векового опыта, словно древние идолы языческим богам, равнодушно созерцают суетливый бег времени, и тут же под боком копошащейся блошиный рынок, похожий на воспаленный пульсирующий аппендикс, отрастающий от главной улицы. Все это архитектурное скопление, составляющее композицию города, не было бы единым, если бы не Запах. Именно он опутывает разрозненные части, сливая их в монолитную картину, где маленькая, сама по себе немая, деталька, кажется краеугольным камнем, эпицентром мироздания, началом всех начал. Этот запах тончайшим кружевом покрывает все. Такой тонкий, эфирный, неуловимый, но вездесущий и вечный, Душа Города. Он проявляется лишь, когда по улицам перекатываются жемчужные клубы тумана, и невозможно разобраться то ли дымка струится с неба, то ли капли застыли на пол пути к земле. Тогда сияние фонарей расслаивается на мириады таинственно мерцающих паутинок, являя взору то самое бесплотное кружево, попутно сдобренное тонкой нотой – пряным ароматом промозглой сырости. И все в этой вязкой пелене теряет прямые, четкие линии, все грани размываются в призрачные бесцветные тени… И тогда дыхание мостовых и тротуаров, собирающееся в улочках сумрачной мглой, набирает силу и гремит отчаянной, великолепной «Non, je ne regretted rien» Эдит Пиаф… Его издают дома, он сочится сквозь щели из нутра, сквозь поры в кирпичах и цементе. Коренные горожане вдыхают его перед первым криком, впитывают с молоком матери, они с самого детства пропитываются им насквозь и сами вкладывают в него частицу себя. И для них это уже не просто запах, а нечто большее – дыхание Города, то, что одушевляет древние парки и тесные улочки. И в тот момент, когда это дыхание прониклось мной, я почувствовала неторопливый, размеренный пульс огромного сердца, и поняла, что я дома…
Здесь все маленькое, все тесно прижато друг к другу, будто город стремится сжаться в одну точку, окончательно затерявшись среди лесов и полей, на всех картах он теряется уже с сантиметров двадцати. Розовые, желтые, пылающие отчаянной охрой кирпичные, серые многоэтажные муравейники и гордые в своей индивидуальности частные домики с поющими ставнями и резными водостоками, тонущие в глубине садов. Продуктовые, бакалейные, книжные лавочки рассыпаны, словно хлебные крошки щедрой рукой, или галька с редкими драгоценными вкраплениями антикварных магазинчиков и картинных галерей. В совершенном беспорядке фруктовая лавочка соседствует с обувной мастерской и художественной школой, зато молочная и пекарская близкие соседи через две улицы, а вот мясные продукты у черта на куличках, ленивые предпочитают добираться на трамвае… Так и оббегаешь весь небольшой городок, а вроде бы всего лишь пошла за самыми необходимыми продуктами. У каждого, конечно, с детства имеется свой любимый извилистый маршрут, а то и несколько, под разное настроение…
Почти перед каждой дверью висят старые проржавленные фонари, своего освещения на улицах почти нет, только набережная и площадь худо-бедно освещаются тусклым, дрожащим светом. В парках стройные ножки-столбы несут изящные, витиеватые грозди фонарей с замутненными от нагара стеклами. Когда-то, давно, в них стояли оплывшие свечи, и каждый вечер фонарщик со специальной лучиной ходил от фонаря к фонарю, открывая створку и прикуривая фитиль… Сейчас они безмолвствуют, как и фонтан на площади…
Один из тысячи таких же милых старых городов, вокруг которых на многие километры лишь несколько деревенек, и ночью они, словно маленькие галактики с разноцветными мигающими звездами окон… Непостоянные, хаотично меняющиеся созвездия многоэтажек… Опрокинутое небо…
И каждый притягивает, манит странников, словно заколдованный омут, нырнуть в него с головой, погрузиться, увязнуть… Он сулит маленькую родину, уют и умиротворение… Вот так и мы с Софьей как-то заплыли в этот Город, да так и осели здесь на многие многа… С тех пор прабабушка давно уже ушла от меня, а я успела прикипеть, настолько, что наши с ним сердца давно бьются созвучно, пускай и на разных октавах…

Вот и сейчас… иду с блуждающей улыбкой. Впереди трусит Тень, старательно играя обычную слепую псину с гипертрофированным обонянием и осязанием… Ну то есть, конечно, ничего подобного она не изображает, а просто бежит себе от кустика к деревцу, от деревца к скамейке да разнюхивает, что к чему… Идем за свеженьким, тепленьким хлебушком, потом за молоком, потом за… еще за чем-нибудь, по ходу придумаем… Уж больно хорошо… Душа поет и танцует. Мне так невыносимо легко, и кажется, будто тело мое совсем невесомое… Держите меня, а то сейчас улечу! Просто, и никакого зонтика для этого не понадобится. Слишком много света, он льется ото всюду, щедрым морем плескаясь от земли до самого призрачного купола неба. Это ощущение скользит по тонкой грани сознания на бреющем полете. Даже люди это чувствуют… и улыбаются сами себе и друг другу. И деревья с умиротворенной улыбкой потихоньку теряют листик за листиком, разбрасывая их вокруг с художественной небрежностью… А что им расстраиваться, ее еще очень много, и она такая яркая, пропитанная такими густыми цветами, что когда сквозь нее просачивается свет, то словно через витражи, роняет на дорожки и людей зелено-золотые волны.
Внутри будто тикает часовой механизм, отсчитывая последние мгновения перед катарсисом. Не могу, я слишком падка на выходки…
- Теееень? – подмигиваю своей семенящей рядом Совести и Благочестивости, а также Добропорядочности, Серьезности и остальному тому подобному. Уж такая несправедливая раздача произошла при нашем созидании… Не мой день тогда был… или не ее…
Щурюсь на свод аллеи и начинаю напевать, импровизируя на ходу...
Я иду по тоненькой дорожке… хм…
У меня есть маленькие рожки,
У меня в ботиночках копытца…
Пусть меня милиция боится…
Я, конечно, не мастер по части иллюзий, но морок умела наводить, когда еще, наверное, пешком под стол ходила… хотя точно не помню. Ну, в общем, первый раз у меня это вышло совершенно непроизвольно. Тут, главное, проявить фантазию…
- Приветик, - улыбнулась я от всей души, демонстрируя клычки, и сыграла томный взгляд. Маленькие кривые рожки довершили картинку. Неудачливый прохожий споткнулся, вытаращив глазища с приличные блюдца…
Тень заворчала, на всякий случай отбежав подальше, являя всем своим видом сплошной молчаливый укор… Бесполезно, я разошлась не на шутку.
-МАМА! Мама! Ой, смотри! Чертик!!! Ну смотри же… - заливается карапуз, тыкая в меня пальчиком, но мамаша явно не разделяет его восторга по сему поводу, дергая за руку и грозно цыкая. Она вообще упорно на меня не смотрит… Оборачиваюсь, состраивая хитрющую рожицу с пятачком. Он все еще тянет ее руку, оглядываясь. Какая надежда в глазенках! Ну как тут можно устоять… Разворот на 180 градусов, громко смачно отбиваю копытцами дикую чечетку по булыжникам и как финальный аккорд – звонкий щелчок хвостищем. Парень в восторге! Снимаю импровизированную шляпу и раскланиваюсь, подмигивая его довольной физиономии… Быстрый, смазанный разворот, и я уже самая нормальная и обычная. Невольные зрители оторопело моргают и качают головами, пытаясь осознать необъяснимое… Чинно закидываю сбившийся шарфик за спину, про себя умирая в конвульсиях от смеха. Как же! Черт отплясывает чечетку средь бела дня!!! Бардак! Солнечный нокаут… Мда… И куда деются дети, когда вытягиваются в росте? Что за упрямое отрицание того, во что еще совсем недавно, можно сказать, вчера, так безотчетно верили и видели во всем… А ведь все есть. Каждая сказка и волшебство живут где-то и даже и не подозревают о том, что в них где-то кто-то очередной разуверился… В мире для всех и вся хватает места…

Summer in the city, I'm so lonely lonely lonely
So I went to a protest just to rub up against strangers
And I did feel like coming but I also felt like crying
It doesn't seem so worth it right now

Снова осень... Еще одна смерть...

…Я люблю тебя, мое родное… Как можно словами описать закат? Как можно передать то, что сжимает твое сердце и выворачивает душу, от чего перехватывает дыхание и выступают слезы… Описать то, от чего тебе хочется разбежаться и взлететь, выгнувшись навстречу его свету, уже не думая, что там далеко внизу холодная темная земля, которая неминуемо притянет к себе, лишь бы ощутить тот краткий миг невесомого полета и расплескать силу, что рождается в тебе, невозможно… Садилось солнце, и холодели пальцы на стекле. Оно нежно дотрагивалось своим мягким прощальным светом к лицам домов и окон… Далеко внизу, почти в другой реальности, зажигались один за другим путеводные огни, город застилало неоновым покрывалом… На востоке небо угрюмо темнело, надвигалась гроза. Первые вестники еще даже не вышли на сцену, и лишь самые верхушки сумрачных исполинов грязно-кроваво рдели, подсвеченные последними лучами. Дождь… Он шел со всей необратимостью, оставляющей в душе пульсирующую пустоту, захватывая темнеющее, вызолоченное по западному краю небо, такой же суровый как сама Неизбежность. Я поудобнее устроилась на широком подоконнике, впитывая яркие краски, последние, и оттого еще более отчаянные и нереальные... ОНО простерло из-за горизонта изящные щупальца неестественно-радужных перистых облаков, напоминающих выпростанные в прощальном взмахе руки. Последние отсветы махнули огненными всполохами по рябинам, поцеловали клены и угасли… где-то только-только расцвело… я устало прикрыла глаза.

Пустой, холодный трамвай громыхал и подпрыгивал, что-то где-то поскрипывало, словно старческие суставы… За старыми дребезжащими стеклами плескалась вязкая тьма, лишь иногда взрывавшаяся островками красок, выхваченных одинокими фонарями… Тусклый мерцающий свет единственной лампочки отражался от поручней с подглядывающей из-под облезлой краски ржавчиной. Все сиденья пусты, включая и место водителя. Одна, всюду одна… даже во сне. Меня куда-то несло в некем не управляемом старом трамвае… А рельсы казались бесконечными и терялись за горизонтом, а жизнь проносилась мимо, занавешенная безразличной темнотой… Застойный запах сырости и одиночества проникал в меня через все поры и сжимал сердце холодными пальцами, тесня старые шрамы. Я сидела в самом последнем ряду, прижавшись затылком к дрожащему стеклу, а до водительского места оставалась целая судьба. Внезапно впереди что-то вспыхнуло, раздирая тьму на куски, и побежало по боковым окнам тонкими серебристыми сполохами. Мелькнула старая, потрескавшаяся от времени стена, не принадлежавшая ничему, и покосившаяся деревянная дверь, распираемая щелями, в цепком свете фонаря. Моя дверь… та, что была лишь для меня… Вдруг меня озарила вспышка, и нарисовалась четкая картина того, что ждало меня за этой дверью… Дом, мой дом… Маленький волшебный мир, в котором островки земли парят под куполом неба, и люди совсем не завидуют птицам, а птицы не остерегаются людей и спокойно садятся им на плечи и берут корм с руки. И все это сейчас проносилось мимо солнечным зайчиком, потерявшимся в антрацитовой мгле… Я растерянно провожала взглядом мою дверь сквозь заляпанное временем окно, пока она вновь не скрылась во мраке, из которого вынырнула секунду назад. Нутро вдруг стиснул отвратительный ужас, и накатила к горлу тошнота, сведя судорогами бессвязные мысли, и единственным путем к спасению показался поворот, назад, к той двери. Я подскочила, и в тоже время трамвай предательски встряхнулся, сшибая на пол, покрытый вековой пылью и плесенью, спинки сидений увернулись из-под пальцев. Я все поняла… и поползла, но все равно было трудно до нереальности. Я передвигалась очень медленно, казалось, я почти не сдвинулась с места, а ведь я уехала от нее уже так невозможно далеко! Я ползла, иногда вставая на колени, но почти тут же трамвай снова жутко вздрагивал… Я не преодолела и половины пути, когда он вдруг резко остановился и неожиданно бесшумно распахнул дверь у водительского места… Целую вечность ничего не происходило, но откуда-то я твердо знала, что эта дверь открылась не для меня… И вот в этом затхлом свете, пропитанным безысходностью, также бесшумно возник силуэт… Дверцы захлопнулись и трамвай, подпрыгнув, вновь покатил в бесконечность… Мне стало страшно… по-другому, теперь это был всего лишь животный инстинкт самосохранения, замешанный на опасности, волнами исходящей от темной фигуры, закутанной в плащ… От этого КОГО-ТО сделалось только еще безысходнее, душа тоскливо взвыла, задрав морду к невидимой луне, и впервые захотелось умереть, исчезнуть… Я зажмурилась изо всех сил, будто бы это могло меня спасти, и почувствовала, как чьи-то руки обхватывают меня, холодя даже через одежду, и поднимают с колен. Они вроде бы и помогали, но с каждым шагом я теряла все больше сил… Я так и не открыла глаза, пока не почувствовала, как холодные влажные пальцы переплетаются с моими. Сердце испугано стукнулось о грудную клетку и замерло… И я увидела перед собой тьму, бегущую навстречу, и обрывки рельсов, пожираемых угольной пылью впереди… И еще на фоне этой тьмы два силуэта на стекле, мой и позади другой, более темный и расплывчатый, а чужие пальцы разжали мою ладонь и прижали к стеклу… Я не выдержала, не знаю, что вдруг произошло, но это произошло вне времени, и обернулась… И увидела глаза, в которых бушевала гроза, и огненные всполохи высвечивали кроны деревьев, словно волны океанских вод, и дождь… дождь… оживший дождь… он впился в меня сотнями жал, осыпаясь на беззащитную кожу, проникая сразу внутрь, выпивая душу вместе с остатками энергии… До последней капли… до одной единственной… А потом эти ужасные глаза закрылись… И шепот разорвал липкую тишину, воцарившуюся в моем застывшем трамвае…
- Не бойся, Аза… Смерть лишь продолжение жизни…

Я резко открыла глаза… В груди словно засел ядовитый шип… Что же это было? Неужели вещий? Если нет, почему же так тревожно на душе?.. В голове толкаются боками сотни вопросов. Медленно возвращаюсь в реальность. За окном ярится ливень, отгораживая меня от мира потоками, низвергающимися по стеклу… Я рисую на мутной поверхности свои потемневшие глаза, приветствуя. Он вызверился в ответ, с силой ударив в задребезжавшее окно… совсем как во сне… я вздрогнула и засмеялась, сама себя успокаивая… эх… Мы никогда особо не ладили.
Руки все еще мелко дрожат. Надо же. Ведь я позабыла о ней давным-давно. Наверное... должно быть, это все ливень, успокаиваю себя. Спрыгиваю-съезжаю с подоконника. Надо расслабиться. Паника – плохая советчица. Долго колдую над кофе, пытаясь сосредоточиться на сём занимательном и умиротворяющем действии… Наконец с видимым результатом: грязная турка и плитка, по комнатке даже не витает, а вальяжно клубится аромат не то кофе, не то жженого сахара, в чашке тают сливки, распадаясь на тонущие островки, пар похож на крошечные гейзеры моей миниатюрной земли обетованной… усаживаюсь на уже успевший остыть подоконник. От дрожи не спасло, да и мысли не изменили прежнего русла… Злюсь. Да что же это?! Обхватываю чашку ладонями. Больно. Очень. Но где-то на другом уровне сознания… Стоит только прикрыть веки, вижу эти страшные глаза. Смотрю в окно, за свое отраженье, на бесчисленные извивающиеся дорожки, сбегающие по стеклу. Вселенский потоп на крыше. А этот ловкач даже сквозь стекло умудрился проникнуть в мое сознание и обворовать…
Силуэт полупрозрачен, но отчетлив… Кто-то смотрит через мое плечо. Зарылся лицом в мои волосы. Проводит по ним рукой, а потом гребнем… Он. Но я не сопротивляюсь… Уже нет того прежнего ужаса… ни следа, хотя дрожь исподтишка расползается по всему телу. Но я хочу, что бы он продолжал… Не останавливайся… Серые глаза лукаво блеснули на стекле и пропали. Я чувствую, как он движется прядь за прядью, врываясь все глубже в мою размягченную, как горячий воск, душу. Это длиться бесконечность мгновенья… Хочу обернуться, зная, что увижу. Внутри будто бы сжимается тугая пружина… Внезапно боль, будто достучавшись до сознания, захлестнула горячей волной все рецепторы… Чашка выскользнула и красноречивым упреком клацнула об стол. Со злорадным шипением кофе залило мою писанину и томик Пастернака, забрызгало гетры и колени… И я проснулась во второй раз… На этот раз ДЕЙСТВИТЕЛЬНО проснулась. Что же со мной творится? Кто он такой?! Вскидываю глаза – никого… Никакого кофе… На столе не тронутыми лежат бумаги и старенький томик… Сердце гулко колотится, эхом отталкиваясь в висках… Не могу совладать с дыханием, лишь беспомощно хватаю ртом воздух… Рядом сидит Тень и тревожно вглядывается в глаза. Это она разбудила, а иначе бы…
С тоской смотрю в окно, озябнув от дикого одиночества… Нужно подумать о чем-то... кардинально ином, немедленно отвлечься. Иначе эти хаотичные, горячечные мысли убьют мой рассудок… Сползаю с подоконника в спасительные объятья Тени, моля о помощи, прижимаюсь к ее теплому мощно и равномерно ходящему боку… Самой мне не под силу справиться с этим потоком страха и предчувствий беды, захлестнувших сознание… Тень медленно склоняет морду, нежно касаясь холодным, мокрым носом пылающей щеки, по уху прошелся теплый язык. Она все понимает, моя сестра. Ее пронизывающий взгляд осторожно пробирается в мысли, будто поглаживает мою дрожащую, запуганную душу, исцеляет… «Забыть… забыть…забыть…» Закрываю глаза, полностью отдаваясь ее воли. И она показывает далекое, полуутраченное в закоулках памяти прошлое. Софью… нашу Софью.
Как же мне не хватает прабабушки с ее всегда такими мудрыми советами и любовью… Но она ушла от меня давным-давно… А память бережно сохранила лишь фрагменты, разрозненные кадры счастливой и беззаботной жизни. Я не помню, а может никогда и не знала, выходцем какого из мириады миров я являюсь… Я даже не помню моих родителей… Когда рядом была Софья, я как-то и не задумывалась о том, что не сохранила в себе их лица, или хотя бы запах… Сейчас же, мне кажется, что у меня их никогда и не было. А была лишь моя прабабушка да Тень. Но Софья часто в задумчивости смотрела сквозь мои глаза и шептала, что родители гордились бы мной, если бы только могли знать. Тогда мне этого хватало, чтобы за спиной расправились крылья.
Сколько же страниц миров мы с ней пролистали, довольно часто переезжая из одной реальности в другую. Я даже и не пыталась прикипеть к какому-нибудь из них, а испытывала лишь жадное любопытство исследователя, оказавшегося в новом мире… Софья же изучала видовое разнообразие флоры разных измерений, описывая видоизменчивость некоторых классов растений, составляя громадные древа видов и подвидов, собирая гербарии. Ее огромный труд занимал уже несколько дюжин томов. Мне очень ярко запомнился один вечер, когда мы уже в сумерках вышли из древнего седовласого леса, где самое молодое дерево от основания до верхушки крючковатой кроны опутывал бородатый лишайник, свешивая до земли серебристые, слабо фосфорицирующие в темноте нити…
Мы вышли на большое, плоское как блюдце поле, которое устилал мерцающий туман, достававший мне, как сейчас помню, до плеч. Он клубился, скручивался в спираль и раскручивался обратно, словно живое существо… Я даже слышала его тяжелое, шелестящее дыхание. Сказка… Софья взяла меня за руку и смело вошла в его нутро, Тень шла рядом, задевая мои ноги лохматым боком.
- Что ты ищешь?
- Кувшинку багроволепестную, Nymphaea rubropetala. Ее цветы раскрываются лишь на несколько часов во время сумеречного тумана…
- А разве кувшинки – ни водные растения? – спросила с детской наивностью.
- Конечно водные, милая. А этот вид – озерный – обитает только в слабо проточных водоемах этого мира.
Я ошеломленно посмотрела под ноги… а там, под плотным покрывалом тумана, медленно колыхалось старинное зеркало водной глади… поверхность от каждого шага шла легкой и какой-то волшебной рябью. Я даже и не подумала испугаться, настолько безгранично доверяла двум самым близким существам в моей жизни. Я лишь чуть удивилась. Большее же место в душе занял тогда безумный восторг.
- Это Тень, - коротко бросила Софья, пресекая поток любопытства.
- А как же твоя тень? Где она? – пришло мне вдруг в голову, - Ведь она же у тебя была?
- Она ушла… очень давно.
- Но…
- Совсем скоро и я последую за ней. Меня держишь только ты. Девочка моя, береги Тень, она – твоя жизнь… Другой у тебя не будет. Ты особенная. И судьба у тебя не простая.
- Да? И что же ты видишь особенного в моей судьбе, Софья?
- Тебе открыты двери между мирами… И еще, ты – дитя Солнца, и несешь в себе свет. Ты – его дар Земле. И этот дар должна нести всем живым существам. Это великая честь, и, в то же время, тяжкое бремя ответственности. Но… Ты так прочно связана с Тенью в одно целое, что не сможешь прожить без нее и дня… Поэтому, когда она внезапно исчезнет, значит пришло и твое время… Только так ты поймешь, что твоя судьба наконец добралась до своего устья…
Внезапно она остановилась и повернулась ко мне. Ее губы тронула грустная улыбка.
- Посмотри на меня… Что ты видишь?
- Ничего особенного. Ты такая же, как и всегда, сколько я тебя помню!
- В этом ты права, милая. Мы с тобой не стареем… Года приносят нам только мудрость и внутреннюю усталость… Но, ты невнимательна, Азалия… Хотя очень скоро все поймешь… Великий твой дар имеет метку – твоя тень не прикована к тебе намертво, не жалкий кусочек тьмы, отбрасываемый тобой на землю! Она – сила, мудрая хранительница и проводник! Часть тебя, так же как и ты – часть ее плоти… Пойдем, кувшинки уже раскрыли бутоны… Видишь, там, - ее голос чуть дрожал, - Вспышки света в тумане. Только огненные бражники могут опылять этот цветок. Ты еще их никогда не видела. Это великолепные ночные чашуекрылые с размахом крыльев до семи сантиметров и красивейшим узором, полыхающим в этом тумане, как маячок для собратьев… Поторопимся.
Я стояла в смятении. Привычная легкость бытия внезапно рухнула, открыв мрачный лик действительности. Скоро Софья уйдет… Ее тень пропала много лет назад. Но особых перемен в ней я не замечала. Она всегда оставалась молодой и красивой, полной энергии и жизни. Ее огненные волосы по прежнему струились по спине полыхающими прядями, а пронзительные изумрудные глаза, оттеняемые веснушками, всегда сияли интересом к жизни и всему новому. Я просто не туда смотрела, я была слепа, потому что не хотела видеть… И, отчасти из-за моего неведения, правда открылась слишком резко и очень больно…
Потом Софья просто исчезла. Растворилась в закатном сиянии, постепенно теряя краски и очертания… Я навсегда запомнила тот миг, когда последним стерся взгляд ее мудрых и спокойных глаз…Ей не было страшно… и грустно. Ни одной слезинки не сверкнуло в последних лучах. Она слишком устала от вечности… От нее остались лишь рукописные фолианты, гербарии трав и моя память.
И я так же уйду из этих миров, когда настанет мое время…

Эти воспоминания унесли от пережитых потрясений, восстановили хрупкий поток более-менее ясных мыслей… Теперь, на трезвую голову, я поняла, чьи это проделки, и успокоилась… Ведь он изобретатель и авантюрист, и кроме того – очень опасный враг… Я просто попалась в его очередные, хитроумно раскинутые сети, потому что он смог застать меня врасплох, проникнуть в размягченное сном сознание и навести там хаос. Дождь… Я поняла это, когда вдохнула его запах, просачивающийся сквозь стекло. Это все его запах, шуршание по дорожкам, шепот в листве, брызги от подоконника, капли на стекле… Ведь он философ от природы. Меланхоличный и вечно одинокий… И даже в каплях на стекле читается его философия жизни… Мириады капель, как мириады судеб… Одни грузно стекают по прямой траектории, для них не существует препятствий, по крайней мере, до грани между стеклом и небытием рамы. Но там у всех конечная остановка… Они скатываются уверенно, вбирая – подминая под себя других – маленьких, застывших, у которых не хватило массы и инерции продолжить путь, и они замерли, увязли на одном месте, на промежуточной станции… Таких – большинство. Они ждут и одновременно страшатся именно вот таких локомотивов, которые подхватывают их по дороге, заглатывают и даже, вероятно, не замечают этого. Но есть и другие – comme ci comme ;a… Те рывками сползают вниз по жуткой ломанной, и невозможно точно предугадать, куда они направятся в следующий миг… Они дрожат, отблескивая отсветами молний уходящей грозы, и довольно часто замирают, словно решаясь, набираясь сил. Замирают когда ненадолго, на мгновение, на пол-удара сердца, а когда почти навсегда… и кажется тогда, что они, как и многие… но потом эти, другие, вновь начинают движение. И я вдруг подумала, что они специально ломают свой путь, чтобы не встречаться с «застывшими». Они встречаются-сливаются лишь с такими же, как и они, с которыми вместе, уже чуть увереннее, продолжают свою одну на двоих ломаную судьбу…
Жизнь не отличается особенной фантазией на тему этих вариаций… Везде видишь сплошные аналогии. Порой, кажется, что они преследуют тебя, пытаясь, что-то накричать тебе в душу, а ты бежишь от них, закрывая глаза и уши, страшась узнать о себе нелестную действительность: что ты один из тех, кто навсегда застыл на промежуточной станции. «Но ведь мы с тобой, Дождь, не такие?» - я прижалась к стеклу, вовсе уже не сердясь на этого всюду одинокого философа. И в его шуме мне послышался тихий смех и протяжный вздох ветра…